Вы находитесь здесь: Источники - Антология  •  короткая ссылка на этот документ


Название: Vita Sovietica. Неакадемический словарь-инвентарь советской цивилизации / под редакцией Андрея Лебедева

Категория: Антология, Литература по теме

Комментарий :

Vita Sovietica. Неакадемический словарь-инвентарь советской цивилизации
Под редакцией Андрея Лебедева. Москва, «Август», 2012, 296 с.

Выход книги приурочен к 20-летию распада СССР. В неё вошли эссе 14 авторов: писателей, учёных-гуманитариев, литературных критиков, живущих как в России, так и за рубежом (Чехия, Франция, США). Отказываясь от академической отстранённости традиционного словаря, они говорят о прошедшей эпохе с эмоциональностью её современников – что не отменяет неумолимого движения мысли, широты эрудиции, неожиданности сопоставлений. Особое внимание уделено позднесоветскому периоду.


Статьи из книги Андрея Лебедева и Кирилла Кобрина: "Борис Гребенщиков", "Дзэн" и "Подпольный рок":


Борис Гребенщиков

Поэт эпохи великого возвращения поэзии в лоно музыки. Начиная с шестидесятых годов, чтение вслух по бумажке и невладение музыкальным инструментом становятся признаками версификатора-маргинала, считающего главными чертами поэзии наличие гранта и публикаций в изданиях тиражом пятьдесят экземпляров. Гребенщикова не без оснований называют русским Бобом Диланом (в той мере, в которой один большой творец может вообще сравниваться с другим). Именно в творчестве Дилана современная западная поэзия пережила спасительное обновление. То, что Дилан рассматривает себя именно как поэта, принявшего эстафету у великой англоязычной традиции, заявлено уже в его имени-псевдониме, которое отсылает к имени Дилана Томаса. (Походя заметим, что псевдоним «Дима Билан» показывает, в свою очередь, совершенное непонимание сути предмета и отсылает к баклану, барану или болвану, но никак не к Бобу Димлану.)
Сказанное не означает, однако, что любое рифмованное четверостишье, скандируемое под электрогитару, обладает неоспоримыми достоинствами. Разница между графоманией и истинными стихами всегда одна. Слушая с рок-голодухи макаревическое

мы вчитывали смысл в текст. Слушая

мы его вычитывали.
БГ сделал русскими литературные традиции, до этого воспринимавшиеся как далёкие, иноземные, экзотические.

строчка из древнекитайской «Книги перемен», перетекает у него в Аполлинера –

– и словесным меконгом возвращается в Китай:

намекая на великого мастера стиха Ли Бо.
Отражённая в таком зеркале советская действительность теряла свою псевдосвященную уникальность, становясь очередной главой во всемирной истории жестокости и скуки:

Что не мешало русскому Бо, мастеру странностей и остранения, быть иногда снайперски точным в житейских деталях – достаточно вспомнить «Иванова», «Сторожа Сергеева» или «Электрического пса», чья кусачая ирония направлена не на официальных их, а на подпольных нас. Эту способность Гребенщиков не утратил и в постсоветские времена:

В иерархии литераторов высшее место занимают дрессировщики рыб, логопеды народов и поколений. Сидевшая и ждавшая сталинских сидельцев страна извлекала саму себя из небытия, читая «Один день Ивана Денисовича». Сказать, что «Аквариуму» внимал весь народ, было бы преувеличением. Но то, что в начале восьмидесятых его слушала подавляющая часть советской молодёжи и, слушая, переживала мистический, по сути, процесс обретения своего языка – достоверно. Факт тем более замечательный, что, в отличие от новомирского «Ивана Денисовича», первые альбомы «Аквариума» распространялись исключительно в магнитиздате.
Больше всего из стихов наизусть я помню Гребенщикова.
Андрей Лебедев


Дзэн

Если, вслед за Тайсэном Дэсимару, считать, что дзэн – это дзадзэн, то у дзэна нет национальности. Ясная голова, правильная поза, ровное дыхание – дзэн совершается там, где расстелена циновка для медитации. А посему разговоры о дзэне японском, калифорнийском, советском и пр. – сущая бессмыслица. Если же интересоваться цветом и размерами циновки, то следует выделить как минимум два заметных культурных явления, позволяющих толковать о советском дзэне в его русском изводе: замечательной представительницей которого была Евгения Завадская (см. отдельную статью); «Максим и Фёдор» Владимира Шинкарёва.
Песни Бориса Гребенщикова.
«Вперёд, Бодхисаттва!» Михаила «Майка» Науменко – высмеивая моду на дзэн, майковский рок-н-ролл внутренне движим дзэнской же категоричностью и парадоксальностью.

Прототипом друга соблазнительно считать того же БГ. Песня, вышедшая на «Белой полосе» «Зоопарка» (1984), кажется бонус-треком к их раннему совместному альбому под названием-коаном «Все братья – сёстры» (1978); на его обложке три силуэта: Боба, Майка, а между ними – Будды.
Через 31 год (т. е. больше, чем было каждому из участников в момент записи) кавер на «Вперёд, Бодхисаттва!» войдёт в состав «Пушкинской, 10» и окажется самой заводной вещью этого гребенщиковского альбома.
Ирония по отношению к собственным духовным воспарениям, непременным стимулом которых были возлияния, – характерная черта питерского дзэна. Герои книги Шинкарёва – советские бродяги дхармы, дзэн-буддиствующие пьяницы, пьянствующие дзэн-буддисты, чья жизнь неизбежно делится на три стадии: Шинкарёв сливает в одну ёмкость японскую агиографию и «Москву – Петушки», долго встряхивает, а затем смотрит, какой получится коктейль. «Дзэнский потрох»? «Слеза дзэн-буддистки»?
Вопрос просветления. Цена просветления. Подлинность просветления.
Вопрос просветления: личного, светского, немедленного, общедоступного.
Модернистский пафос единения неба и земли, зажатый прищепками-кавычками пост-.
Цена просветления.

Над этим шинкарёвским коаном я размышляю уже не первый десяток лет, но ответ до сих пор не найден.
Подлинность просветления. Воскликнем вслед за учителями:
И немедленно выпьем.
«Максим и Фёдор» обычно воспринимаются приложением к «Митькам» – выдуманной тем же Шинкарёвым, милой –

– субкультурке ветеранов подпольной сцены. Тогда как это большая литература, наш ответ Керуаку. Ответ, данный из иного, позднего времени: «Бродяги дхармы» – начало фолка, «Максим и Фёдор» – конец панка.
У Керуака – восхищение просторами Америки, поэтическая охота к перемене мест, любовь к природе в духе Басё. Остервенение, с которым шинкарёвские герои-агорафобы расправляются с собой и каноном заставляют вспомнить призыв:

Достоевский с бутылкой вермута в одной руке и кесаку (тесак Раскольникова?) в другой. Дзэн-панк.

Примечание: Кесаку – палка для контроля за медитирующими.
Андрей Лебедев

Подпольный рок

Позднесоветское приватное пространство восьмидесятых сформировало удивительный феномен под очень условным названием неофициальный русский рок. Даже не сформировало, а явило во всеоружии, in all its power and glory, как Афину Палладу из головы Зевса. То, что можно назвать этим самым неофициальным русским роком, появилось ещё в семидесятые – люди что-то играли, что-то сочиняли, где-то пели, тусовались, их кто-то знал... Но стоило начаться восьмидесятым, эти прекрасные дилетанты, между делом, на пути в гастроном, без аппаратуры, с самодеятельными звукачами, фотографами, антрепренёрами, стали производить законченные альбомы, с оформлением, списком песен и благодарностями странным людям, носившим необыкновенные имена вроде Птеро Д’Актиль – всё, как положено у больших. Серьёзное искусство – не только по интенции, но и по содержанию; иногда напыщенное, иногда сентиментальное, иногда просто невыносимо пошлое; оно и было настоящим рок-н-роллом, которому положено забираться на ходули, пускать обильную слезу, изводить слушателя душевными излияниями и рецептами спасения мира.
Это было время удивительной концентрации таланта, мужества и энергии нескольких десятков смелых людей в Ленинграде, Москве и провинции. В сущности, его историю можно отсчитывать от знаменитого фестиваля ВИА в Тбилиси, куда непонятно каким образом протащили неофициальный «Аквариум». После распевов о романтике комсомольских дорог и мире во всем мире, на сцену вдруг вылезли настоящие пираты и, пытаясь перекричать чудовищный грохот собственных инструментов, поведали залу и жюри историю о той самой Марине и её матросах, о том, что на улице минус тридцать, если диктор не врёт, моя постель холодна как лёд, о летающей тарелке, которая пробивает световой барьер над домом четыре (ленинградская Лубянка – sapienti sat!)… Аквариумовский виолончелист Гаккель вспоминает:

Или русский рок стартовал в 1981 году, когда тот же «Аквариум» записал сразу три своих первых классических альбома: «Синий альбом», «Треугольник» и «Электричество», когда Майк Науменко собрал «Зоопарк», когда был создан (да-да, мы помним, что по инициативе того самого «дома четыре») Ленинградский рок-клуб? Сказать сложно. Проще точно определить дату конца этого удивительного времени. В сентябре 1985 года полуподпольный «Аквариум» вывели на освещённую сцену Ленинградского Дворца молодёжи. Никогда раньше никто из самодельщиков не играл на таких площадках. Наверное, это были лучшие концерты в истории группы, может даже – в истории русского рока вообще. Для людей, которые, не веря своим глазам, увидели Боба сотоварищи на большой сцене, «Аквариум в ЛДМ» стал началом.
Для того, что началось каскадом курёхинского фоно на «Мочалкин-блюзе», продолжилось энциклопедическим майковским «Уездным городом N» и великим пэтэушным гимном «Восьмиклассница», это был конец. Уже снималась «Асса», Цой уже сочинял песню про сердца и перемены. Эпоха дела мастера Бо ушла.
Кирилл Кобрин


Created 2012-07-07 11:47:39 by Pavel Severov; Updated 2012-07-08 14:07:15 by Pavel Severov
UNID: C3ADE2846D5D309944257A34002A4C53

Комментарии постмодерируются. Для получения извещений о всех новых комментариях справочника подписывайтесь на RSS-канал





У Вас есть что сообщить составителям справочника об этом источнике? Напишите нам
Хотите узнать больше об авторах материалов? Загляните в раздел благодарностей





oткрыть этот документ в Lotus Notes