АЛЕКСАНДР ТИТОВ Александр Валентинович Титов родился 18 июля 1957 года. Самостоятельно научившись играть на бас-гитаре, стал едва ли не лучшим инструменталистом нашей страны и музыкантом с максимально творческим, если можно так выразиться, подходом к инструменту. На безладовом басу, напоминающем то ли виолончель, то ли контрабас, Саше удавалось сыграть даже соло, которое часто слышат поклонники «Аквариума» на концертных записях 1983-89 годов — например, в песне «Орел, телец и лев». Одно время (приблизительно 1985-й год) . дуэт Гребенщиков + Титов, манера игры которого на своем инструменте была как нельзя более подходящей духу и стилю «Аквариума», был "минимальным рабочим составом" группы, давшим обширную серию концертов, к которой подключился и Александр Куссуль со скрипкой. Однако, большое количество почитателей «Аквариума», которое, собственно, и не утруждается обыкновенно выделением партии баса из общего хора инструментов, не знает о Титове — как, к сожалению, и о многих других — почти ничего, кроме фамилии и обрывков информации, возникающей из контекстов, в которых эта фамилия упоминается. Известно, например, что до «Аквариума» Саша, как, в частности, и его коллегй по группе Ляпин, работал на «профессиональной» сцене — в широко известной группе «Земляне» и в группе «Август». В «Аквариуме» Титов появился в 83-м году, сменив на бас-гитаре Михаила Васильева. Он, также как и многие, работал с Популярной механикой Сергея Курехина, два года играл в группе «Кино» (1984-1986). В 1988-1989 годах Александр Валентинович был единственным из музыкантов «Аквариума», принявшим участие в проекте «Радио сайленс» и сопутствовавших ему англо-американских гастрольноконцертных мероприятиях, пройдя весь марафон вместе с Гребенщиковым. Сразу же после «Радио сайленс», в сентябре 1989-го года, Титов полностью прекращает сотрудничество как с «Аквариумом», находящимся в тот момент в состоянии фактического распада, так и с его лидером, разругавшись с последним. Ссора произвела много шума, но оказалась временной — 14 марта 1991 года Саша и его бас-гитара, которой так и не хватало «Аквариума» последние полтора года, вместе с другими музыкантами, покинувшими группу раньше, появляются на последнем концерте коллектива во Дворце спорта «Юбилейный». После «Аквариума» никакого пристанища, подобного этому, Александр не нашел. Он занимался различными проектами, от той же Поп-механики до сравнительно безвестного «Клуба Кавалера Глюка», просуществовавшего недолго, но осенью 89-го года столкнувшего Сашу на одной сцене с Олегом Сакмаровым, начавшим тогда же сотрудничество с Гребенщиковым и возобновившим его в 1991-м году. Титова, ходят слухи, приглашали многие известные команды, но многолетняя привычка к «Аквариуму» сделала свое дело, весьма тонко обозначив свойства творческой личности музыканта и манеры его игры, что, как кажется со стороны, и не позволило ему войти в иное энергетическое поле. Зимой 1990-91 г. Саша объединяется с Ляпиным и Гаккелем для реализации проекта под названием «Турецкий чай». Группа просуществовала до весны, и, так же как и «Аквариум», приняла участие в фестивале 10-летия рок-клуба. До этого Титов, как продюсер и музыкант, весьма успешно работает с женской группой «Колибри», в которой лидерствует широко известная в своем кругу Наталья Пивоварова. Альбом «Манеры поведения», записанный при участии Александра, пользуется большим успехом. В 91-м году музыкальная деятельность Титова и вовсе затихает. Обстоятельства омрачаются тем, что в мае он попадает в автодорожную катастрофу, в которой погибает его мать. На стыке 91-го и 92-го Саша вновь пытается заняться продюсерством, на этот раз в поле его внимания попадает молодая группа популярной танцевальной музыки «Два самолета», творящая на наречии "сунхаили". Впрочем, со стороны это похоже скорее на рассеянность, с которой берет в руки то один, то другой предмет человек, не очень понимающий, чем заняться. Находит себе Александр Валентинович и новое дело — пока более административного свойства, чем творческого — речь идет о хорошей действующей студии звукозаписи на Фонтанке. Обустройство жизни студии — дело хлопотное и требующее множества усилий. Но друзья и критики ходят кругами, злорадно вычисляя то количество времени, через которое они смогут увидеть вновь на одной сцене Сашу и Бориса — множество прогнозов предвещает такой поворот событий, и ничто уже, кажется, не говорит против. К этому можно лишь добавить, что трудно придумать в данный момент, весной 1992 года, что-либо реально творчески и человечески более полезное для них обоих. Время покажет. У этой бас-гитары — свой голос, и мы, хочется верить, еще услышим его в достойных контекстах. По секрету стало известно, что бас-гитара является любимым инструментом, а Титов — соответственно, любимым музыкантом составителя. этого сборника Лели Сагаревой, которая и попросила Сашу еще раз рассказать обо всем об этом, тем более что в неверном представлении большинства поклонников меланхоличный образ Титова почему-то запечатлен, в основном, молчащим. Анна Вариус — Про тебя, как и про всех, ходит очень много разных слухов, но мало кто что-нибудь толком знает. Известно, что ты, например, играл в группе «Земляне». — Играл, было дело. Так а много ли народу 12-13 лет назад вообще играло? Понимаешь, я считаю, что эти два года мне многое объяснили в жизни. — С чего начался вообще для тебя весь этот рок-н-ролл? — Ну, мы с Мишей Малиным, с моим одноклассником, в школе слушали музыку... — Кстати, правда, что ты учился в одной школе с Ляпиным? — Да, только он был классом старше. Они с Дюшей учились в одном классе. А я был классом младше, в этой же школе. Мы тогда дружили. — А где еще ты учился? — Я учился в пяти школах! — А после школы? — Учился в институте полтора года, был с успехом оттуда вышвырнут. В армию. — На кого учился-то? — На инженера-технолога. — А на бас-гитаре играть? — Сам учился. Ну, был период, когда я полгода в платной музыкальной школе проучился, потом бросил — незачем. — Это какое время? — Это был 77-й год. — А что было до «Землян»? — До «Землян» у нас был проект с Ляпиным, Миша Малин у нас пел. Мы репетировали в Озерках, там же мы снимали дом вдвоем с Мишей. А потом нас обокрали и мне пришлось устроиться работать, поскольку все украли подчистую, аппаратуру и гитары. Я пошел работать грузчиком в Ленконцерт, в ансамбль, в котором Ляпин работал гитаристом. Миша тоже хотел пойти туда, но его не взяли, потому что у него была 33-я статья, за прогулы. Я поехал на гастроли, таскал там ящики. — И тут, к удивлению людей из Ленконцерта, выяснилось, что ты можешь играть на басу? — Ну, я занимался. Они даже мне предлагали... Я там играл два номера в программе. А потом я поселился на Каменном. Там снимал в свое время Борька, Ляпин там снимал, Севка там бывал часто. Это семья наших старых знакомых. Я снял у них комнату, а на первом этаже там в то время жил Ильченко. Мы с ним подружились, и когда его пригласили играть в «Земляне», он мне сразу предложил, потому что знал, что я сижу без работы. Ну я и пошел. — Это где-то год 79-й? — Да, это семьдесят девятый... — И два года ты там проиграл? А как ты, собственно, оказался в «Аквариуме»? — Дело в том, что компания была более или менее общая, свои все. А во-вторых, когда я ушел уже из «Землян» и уже думал о том, чтобы уходить из «Августа», в котором я играл после «Землян»... — Просто тогда, насколько я понимаю, это был уход из более или менее официальной музыки куда-то сильно в сторону. Это был какой-то... духовный выбор? — Да. И этот выбор давно зрел. Понимаешь, у меня всегда были проблемы. Сашка Ляпин тогда играл в «Аквариуме» и, более того, Женька Губерман играл с «Аквариумом». — А с Губерманом вы давно знакомы? — С того же, 77-го, года. И была такая история: они ездили в Москву на концерт, в «Московский комсомолец». И Файнштейн был в это время в отъезде где-то. Ну и я прошел с Ляпиным вместе эту программу. Но на концерте появился Файнштейн, и, соответственно, моих услуг не понадобилось. И как-то все затихло. А потом... Дюша жил тогда на Васильевском, он частенько заходил ко мне в гости. И вот он зашел ко мне однажды и говорит: "Идем на запись". Я спрашиваю:"Куда?" Он говорит, что приехал вагон, пишет классику, и заодно там удалось через кого-то договориться. А я купил себе новый бас тогда. Говорю: "Давай, я принесу басок, пусть Михаил там поиграет". И мы с ним туда пошли... А Михаила там не было. Я быстренько сыграл одну песенку. — И что это было? — «Время Луны». — То есть, это уже была «Радио-Африка»? — Да. И после этого был летний фестиваль в Выборге. И на фестивале Борька ко мне подошел и предложил играть. У меня не было причин отказываться. И я стал играть — где-то с сентября-октября месяца (1983-го года — прим, сост. ), потому что мне потребовалось время, чтобы развязаться с «Августом». Так спокойно все получилось... — А в творческом плане это было легче или, наоборот, тяжелее, чем «Земляне»? — Интереснее, потому что подход совершенно другой. И материал совершенно другой. И жизненные принципы абсолютно другие — все совершенно другое. В то время, пожалуй, это было самое важное, самое чистое, что могло произойти. — Выходит, что в 82-м, в год десятилетия «Аквариума», ты еще играл в «Землянах»? — Нет, уже в «Августе». Я был на этом концерте, в Автово. — Предполагал ли ты уже тогда, что так повернется все? — Конечно. Я понимал, что рано или поздно мы все равно будем вместе играть, потому что одна компания, одни и те же общие интересы... — Музыкальный вопрос. «Аквариум» играет весьма оригинально, местами не очень ритмично... — А я быстро к этому привык. Тут система в том, что «Аквариум» никогда не репетировал толком, обычно были нахрапистые 3-4 дня перед каким-то важным концертом. Играть приходилось по памяти. А память у меня развита, ведь я самоучка. Просто проигрывая второй раз какую-то вещь, я уже знал ее досконально и как бы сам придумывал для себя партии. Во мне очень органично все это сплеталось. В какой-то момент мы с Бобом стали играть вдвоем... В восемьдесят четвертом году мы еще играли живьем электрические концерты. В восемьдесят пятом перешли на такой, акустический стиль. — Расскажи о Куссуле. Как ты с ним познакомился, какие воспоминания о работе с ним? — Понимаешь, говорить просто, петь ему дифирамбы я не стану, все его душевные качества уже были множество раз описаны. Неважно, скрипка это, или туба. Это же только проводник. А каким бы звуком он не играл, на чем бы он не играл, он бы все равно вписался в этот коллектив, потому что он был рожден для подобного рода... вибраций. Он был тонко организованным человеком. Я имею в виду духовно. Таких людей всегда было немного, и в «Аквариуме» в том числе. — До этого в «Аквариуме» была только виолончель. Потом возникла струнная группа, которая временами чуть было не превращалась в оркестр — как тебе кажется, было ли это музыкальной потребностью? — В тот момент, когда появился Сашка Куссуль, почувствовалось что. скрипка — это как раз то, чего недостает настоящей романтике Борькиных песен — в музыкальном смысле. И после того, как скрипка эта заиграла и у слышалась, и особенно после того, как Сашка так внезапно пропал, ощущение того, что нам не хватает скрипки, было постоянным. Поэтому появился Рюша... (Андрей Решетин — прим. ред. ). Потом появился Ваня, который вышел из тюрьмы (Иван Воропаев — альтист, игравший в группе в 87-88 годах — прим. ред. ). Я одно могу сказать: от техники перебирания пальцами не зависит вообще ничего. Прежде всего душа должна быть организована таким образом, чтобы из нее выходили необходимые звуки, и сколько их будет, и как они будут сыграны — она сама определит. Сашке это было дано от Бога. У Рюши шло больше от головы... — Вспомни концерты зимой 86-87-го года в «Октябрьском» где «Аквариум» играл с оркестром старинной музыки. ,. — Было все очень интересно, потому что все мы — ребята, в общем-то, от сохи, брали всю жизнь не умением своим, скорее, а душевными каким-то силами, качествами. А тут вдруг профессионально сыгранный состав, который по мановению дирижера извлекает эти звуки — знакомые такие. Это было ужасно забавно. И слава Богу, мне очень понравилось. Мы даже вписывались в это дело... Сначала было страшно думать о том, что мы сейчас будем с этим составом играть. С другой стороны, была какая-то ревность, естественно: мол, ну что это за ерунда такая... — А как стало известно, что ты единственный из музыкантов «Аквариума» будешь принимать участие в проекте Radio silence? Какое было к этому первое отношение? — Понимаешь, если бы я, допустим, отказался, я бы оставил Борьку одного... — Я не совсем об этом. Чье это было решение? — А решения как такового не было. После Канады у нас был период, когда мы долгое время вместе не собирались. Я уехал отдыхать. И когда Боб мне это дело предложил и сказал, что нужно оформляться, я просто позвонил в Москву насчет оформления. Я даже не знал вообще, кто едет, у нас не было обсуждения. Он мне сказал: ”Да, поедешь”. Ну, поеду — отлично. — А во время игры в «Аквариуме» были предложения работать в других группах? — Конечно, ко мне подкатывали люди. Но понимаешь, это все было малосерьезно, потому что ясно было, что я играю не ради каких-то выгод, а мне это дело нравится, иначе я не стал бы. Поэтому серьезных предложений уйти и перейти в другую группу не было. — Ав «Кино» ты в каких годах играл? — С 84-го по 86-й. — Это не мешало работе с «Аквариумом»? — Мешало, я поэтому и ушел. К тому же, где-то в 85-м году стало казаться, что «Кино» и «Аквариум» постепенно, из-за того, что я играю и там, и там, стали приближаться друг к дружке, а это нехорошо. ~ Какой-то любимый, наиболее запомнившийся эпизод из работы с «Аквариумом», с 83-го по 89-й год — концерт, фестиваль, запись. ,. — Ты знаешь, это время все как-то сливается в одну общую картинку. Конечно, есть много всяких разных эпизодов. Была, например, ситуация, когда мы в Канаде (июнь 1988 г. — прим. ред. ) играли на студии. Это было очень смешно. Все так нервничали, так переживали... — Да, это даже по фильму видно... — Очень запомнились записи «Дня Серебра» и «Детей Декабря». Эти два альбома вообще были приятно запоминающимися. Вся эта работа ночами у Тропилло, мы сидели просто сутками... — Любимые альбомы, песни «Аквариума»... — Очень много, я могу долго перечислять. Электрические — это, в основном, альбом «Табу» и альбом «Радио-Африка». Если из любых — то вот «Орел, телец и лев», например. — Ты там даже соло на басу играл — Чуть-чуть играл, да. Потом, я очень любил песню «Для тех, кто влюблен». Один период времени одна была моей любимой песней. Потом — «Лети, мой ангел, лети»... Я такой человек, мне ближе какое-то печальное, минорное, тревожащее начало в музыке. Поэтому я называю в основном те песни, которые как-то меня трогали за душу. — Итак,'ты расстался с Борькой и «Аквариумом» в сентябре 1989-го года. Что было потом? Ходят слухи, например, что тебя звали в «ДДТ»... — Да, ты знаешь, были такие вещи. То есть не то, чтобы мне прямо что-то предлагали, но выясняли, чем я занимаюсь. И я понял, что мне хотят что-то предложить. Но я в то время связался опять с Серегой Курехиным. — На почве Поп-механики? — Да. Причем мы же играли с первого концерта с ним, когда Поп-механика только начиналась. И Борька всегда у него был, и Витька Цой... Так вот, когда я стал всюду ездить с Поп-механикой, естественно, у меня был очень плотный график. Мы ездили год почти без перерыва по разным заграницам. Я просто совмещать ни с чем не мог. Потом было приглашение в «Наутилус» («Наутилус Помпилиус» — прим. ред. ). Но я просто это для себя сформулировал в тот момент так: пожалуй, я не могу вписываться ни в какое громкое дело сейчас. Я решил просто на какое-то время уйти в подполье и заняться вытаскиванием какого-то совершенно нового, неизвестного дела, созданием чего-то своего. — И сначала это был «Клуб Кавалера Глюка»? — «Клуб Кавалера Глюка» — да. Это Алик предлагал, Сакмаров. Мы сделали программу, съездили с ней на фестиваль в какой-то город — в Киров, по-моему, или в Калинин. Довольно успешно выступили, все в порядке... Но, мне кажется, Женя Пуссер был склонен это дело сдвигать все время в сторону варьете, какого-то кабачка. А меня это не устраивало. — Это — осень 89-го? — Да. Потом появился проект «Восток-1», с Лешей Раховым и с Кондрашкиным. Мы втроем делали материал, были Лехины песни... Но меня, опять же, не очень устраивала в них текстовая сторона. Вообще очень сложно было с текстовой стороной после того, как я ушел от Боба. Других коллективов с подобной силой лирики, в общем, у нас же нет... Но «Восток-1» был более удачным, и мы съездили с ними в Гамбург. Потом я понял, что для меня этот период закончился, и я решил отойти от него. После этого возник вариант с «Колибри». Наташка мне спела несколько своих песен... — Пивоварова? — Да. Я записал их на кассету, просто голос ее. — Мне, на самом деле, просто очень понравилась идея, и то, что было сделано. Возникло ощущение, что то, как вы записали эту фонограмму, под которую потом выступала «Колибри», это как раз та самая безымянная работа профессионального музыканта. Не знаю, насколько это рок-н-ролл. . — Я не стал бы так категорично говорить. Не могу тебе сказать, что меня она очень устраивала, эта работа. Потому что в ней было дикое количество халявы. — А получилось неплохо. — Ну да. Но идея моя была выражена не то, что не полностью, в принципе, и одной трети каких-то моих мыслей не получилось при записи. Для меня было неожиданным, что ее стали так хорошо принимать. Для меня это была недоработанная сырая масса, довольно клочкастая, причем, не складывающаяся в альбом. Для того, чтобы выпустить нормальную пластинку, все это нужно было приблизить друг к другу. Хотя там есть неплохие моменты, находки какие-то. Алик Сакмаров очень помог в этом. Так вот, и потом я в плане своего статуса не мог определиться довольно долго. И я начал понимать, что в данный момент для меня студия гораздо важнее, чем музицирование. Когда мне предложил Ляпин с Севкой сделать «Турецкий чай», я присоединился к ним. Мы взяли Юрку Николаева на барабанах. Потом, через некоторое время, попробовали Леху Рацена, сыграли пару концертов, и я как-то охладел к этому делу окончательно... — Но вы продержались до весны? На фестивале 10-летия рок-клуба вы выступали в этом составе? — Да, и довольно удачно выступили. А параллельно мы пробо-вали писать в студии кое-какой материал. Но он не пошел дальше, потому что Сашке {Ляпину — прим. ред. ) тяжело петь в студии, он не певец, все-таки... У меня в то время уже изменился подход, и такая традиционная музыка, типа main stream, меня интересовать перестала. — Расскажи, пожалуйста, историю о твоем неожиданном и так всех порадовавшем появлении на последнем концерте «Аквариума», в программе 8-го фестиваля рок-клуба, в марте 91-го. — А это было очень просто. Мы в то время с «Турецким чаем» репетировали, и пару раз были накладки, когда приходил Борька, а мы еще не закончили. А у них там дальше была репетиция — в ДК Связи это было. И он предложил этот вариант — а почему бы и нет? Мы все остались тем, кем бы были, абсолютно... — Так это был почти экспромт? — Это было где-то не более, чем за неделю до выступления. У нас было всего три репетиции, в лучших традициях группы. Всех уже давно мучила идея, что нужно поставить точку. Конечно, на веки вечные это делать не имеет смысла, потому что я, например, все равно знаю, что с этой группой не покончено, потому что эта группа — это гораздо больше, чем просто музыкальное явление. И вот, взять и волевым решением что-то там оборвать... А что касается последнего концерта... Я, например, вписался в это дело с радостью, потому что я чувствовал, что надо это дело сделать. Я получил от этого концерта колоссальное удовлетворение, почувствовал все, что хотел почувствовать. Ведь я скучаю по этому делу, естественно, и я хотел бы заниматься чем-то и дальше с этими людьми. Просто сейчас я не хочу ничего механически ускорять или подвигать; Я знаю, что будет такой момент... — Идея «Аквариума» — она еще возникнет? Это все еще возродится? — Да, конечно. — По рукам ходит запись интервью «Аквариума» на радиостанции «Юность» осени 87-го года, гое ты говоришь такую фразу: ”Я могу коротко резюмировать. «Аквариум» — это пожизненно”. Так и будет? — Собственно, смотри: я ушел оттуда уже два с половиной года назад. За это время я не был ни на одном их концерте. Я боюсь смотреть на это дело из зала. Потому что я этого ни разу не делал. Вернее, я делал это до того момента, когда начал играть, но тогда я все-таки был человеком незаинтересованным. Я делал это без душевной боли. А сейчас — знаешь, бывает, когда твой ребенок выступает где-нибудь на сцене и какая-то лажа с ним происходит, тебе очень больно за него. И вот из этих соображений я боюсь ходить, хотя все говорят, что удачно, что все здорово... — То есть это — болит и будет болеть? — Что касается меня, в ситуации с «Аквариумом» я знаю совершенно точно, что это у меня на всю жизнь. Потому что это меня очень сильно мучает. — А вот последний концерт. Мне кажется, что это едва ли не самое сильное из того, что я слышала у «Аквариума», а я слышала все-таки много. — Это было очень сильно энергетически... — Как ты думаешь, много ли народу это поняло? Мне показалось, что большая часть людей в зале только перепугалась немножко... — Во-первых, тех людей, которые раньше слушали «Аквариум», совершенно усыпил период его работы с осени 89-го года, под тем же названием, что и раньше. Они уже не ожидали ничего подобного, а концерт был из тех, старых, энергетически очень мощных концертов... Мы же все всегда очень сильно ориентировались на магию процесса в наших концертных выступлениях. Для нас это было чуть ли не самым главным. На этом концерте было вот это забытое чувство, вот этот энергетический выплеск, истерика. А большинство людей у нас так не играют. У нас никто так не играет. Поэтому этот концерт был очень сильным. И хорошо, что он был последним. — Народ перепугался до смерти. — Отлично. — А что сейчас? Заниматься чем-то совсем другим все равно уже не получится... — Нет, совсем другим я не собираюсь. Я хочу выждать момент. Не для меня лично, а вообще для нашего круга людей сейчас наступил неблагоприятный момент для творчества. То есть люди перестали понимать такой тонкости вещи. Сейчас такой период странный — безвременья и духовного опустошения. Я не знаю, как у кого, я за себя говорю. Я понял, что единственное, чем я могу сейчас полноценно заниматься, это студией... На мне постоянно висит несколько дел. В частности, «Колибри» хотят писать второй альбом. Если я сейчас им скажу: все, садимся, пишемся — они придут и будут писаться. — Но такие идеи второй раз — это, наверное, большой риск? — Дело не в риске. Просто кроме меня никто не представит, что с этим нужно делать, чтобы это было хотя бы неоднозначно. Потому что однозначность этих девочек погубит... — Как по-твоему, сейчас не следовало бы каким-либо образом праздновать двадцатилетие «Аквариума»? — Я не знаю. Мне кажется, я не готов в каких-либо праздниках по этому поводу принимать участие. — То есть, ты* считаешь, что «Аквариум» не нуждается в других точках над ”А’? — Знаешь, я вообще поостерегся бы сейчас расставлять какие-либо точки. Ни над ”А”, ни над другими буквами, ни над коллективом, ни над отдельными людьми. Я в этом отношении стал гораздо старше, чем был раньше. Например, раньше, когда у меня случился конфликт с Борькой, в тот момент я просто смертельно на него обиделся. Я был близок к тому, чтобы принять некий стереотип обиженного... Другое дело, что я очень быстро от этого отошел. Сейчас я отношусь к нему так же, как относился прежде. Больной вопрос, который между нами возник, сейчас решен и больше меня не беспокоит. И слава Богу. Поэтому я сейчас могу нормально с ним общаться — ия готов к этому общению. Я очень много сейчас набираюсь разнообразного опыта — и жизненного, и магического, и психологического, и любого другого. И мне будет очень интересно этот опыт с ним разделить. Когда он будет к этому готов. Ведь все эти годы он был моим любимым собеседником... Я не хочу искусственно создавать точки пересечения. Это само произойдет. Притом — произойдет на новом уровне. Леля Сагарева. "Аквариум 1972-1992". Алфавит. Москва. 1992
Дополнительные ссылки: Персона: Титов Александр