1991 12 февраля. Интервью с БГ в Северодвинске. Л.Чебанюк. Событие. Справочник

"Моей звезде не суждено..."

На нашей неуютной земле два дня гостил Борис Гребенщиков

Почему-то меньше всего хочется по этому поводу орать: "Елы-палы! Братки, Боб приехал!". Может быть, я что то не так знаю, но увидел усталого, мудрого, несуетного, а главное - бесконечно доброго человека. Наверное, каждому Борис Борисович, подобно великому и ужасному Гудвину из детской книжки, является в том обличье, которого ждет от него человек.

Конечно, преувеличивает Бананан. Он не Бог. Он человек, Очень хороший человек. А вот свет от него действительно исходит. Свет радости общения, свет живости ума, свет любви и красоты. Он очень красив внутренне и не менее красив внешне. Красив, когда шагает по Северодвинску в подаренной здесь же шинели подводника, чертовски красив, когда целует руку дамам, дарящим ему цветы на концертах. И когда сидит с рюмкой коньяка, рассказывая что-то Дюше, тоже очень красив. Но когда поет, соединяя и являя внутреннюю и внешнюю красоту, красив особенно. И какая все-таки радость, что целых два дня а Северодвинске мы могли иметь возможность хоть чуточку причаститься к красоте Б. Г.

- Являетесь ли вы приверженцем какой-либо из официальных религий?

- Я вообще не люблю официальных религий, хотя мне, как русскому человеку, кажется более естественным православное христианство в том виде, в каком мы его имеем. Оно мне ближе. Мне было бы сложно, скажем, молиться Кришне, или читать молитву Будде, или зажигать имена китайских богов. Мне сложно было бы делать это серьезно. Это красиво, но получается неискренне. Я могу Мантру читать сколько угодно. И в жизни она помогает - кармически разряжает жизнь, действует как надо. Но если меня ночью поставить под пулемет, так я скорее Иисуса вспомню.

- А имеет ли смысл красота, должна ли она иметь какой-то смысл?

- Красота является смыслом сама по себе, поскольку красота во все периоды истории человеческого бытия являлась единственным абсолютом, который мне известен. Бога абсолютным считать трудно, ибо он выше понятий. Остается красота - как единственое, что реально. Когда начинаешь вспоминать, а что же в моей жизни было реальным, то получается, что не это, не это и даже не это. Остается смысл, для меня по крайней мере, только в красоте, которая - моя ли, чужая ли, я ли ее увидел или другой, но если это красота, то она абсолют - как бы окно к Богу. По роду жизни я настроен, натренирован видеть красоту в том, откуда я собственно появился, - в городской стихии.

Грубый пример - мне не нравится то, что обычно видят люди в Петербурге. То, что там увидели Пушкин, Гоголь, Мандельштам. Хотя я понимаю, болею и чувствую. Я знаю, что они имели в виду. Но я с детства видел какую-то светлую сторону городской жизни. Почему-то я на этом вырос. И до недавнего времени я даже не до конца понимал, что все имеют виду, демонстрируя ужас жизни Петербурга. Но раз мне был дан другой дар, то, может быть, стоит пройти этим путем до его логического конца, а не тем, которым уже прошли пусть даже гениальные люди. И я восхищался тем, что приводило в тоску этих людей. Таково мое дао, и выбирать себе другое я не могу.

- Обычно о человеке многое говорят его привязанности, наклонности. Какой писатель вам наиболее близок?

-Толкиен. Его трилогию о повелителе колец я прочитал раз пятнадцать. Собрал все, что существовало вокруг нее, за исключением нескольких последних книг, которые издает его сын. Потому что если узнавать, как это писалось, из чего рождалось, то книга просто всякий смысл потеряет. А так у меня весь толкиеновский канон есть полностью.

- Есть ли какая-нибудь разница в том, от чего вам бывает скучно здесь, в России, и, скажем, в Лондоне?

- Естественно. В Лондоне мне вообще не бывает скучно, потому что там всегда есть чем заняться. И потом, там идеальная почва для такого городского уютного варианта отшельничества. Сидишь в своей квартире и если никому не будешь звонить, то и тебе никто не позвонит. Там меня оставляют в полном покое. Но мне там не хватает одного. Того, что называют небесной Россией. То, что странным образом проявляется где-то, каким-то образом в русских женщинах. Так, когда на нее смотришь, этого не видно и не схватить с близкого расстояния, а если отойти подальше, то начинаешь понимать, как она прекрасна. Вот это поле тянет.

- Над стихотворной строчкой "Умом Россию не понять" сейчас очень и очень издеваются. А как вы относитесь к этой мысли?

- Нет, действительно не понять. Но дело в том, что любую страну умом не понять. Потому что фиг кто Англию поймет или фиг даже кто Америку поймет. Тоску и арестантский уют Америки можно, но очень сложно понять умом. Разница в том, что англичане или американцы вряд ли стали бы писать по этому поводу стихи.

- У вас есть какое-то очень конкретное, определенное чувство дома?

- Нет у меня Дома. К несчастью, то ли напророчил себе, то ли так предрешено было, но я остался без Дома. И в будущее смотрю, а никак его не увижу. Хочется, очень хочется иметь Дом. И в Ленинграде хочется, и в Лондоне, и в Сан-Франциско тоже. И вроде есть возможность, а Дома нет нигде. Он должен быть один и навсегда. А все возможности в молодости я уже упустил и, скорее всего, домашнего покоя так никогда и не обрету.

- Вы способны как-то четко разграничивать, что добро, а что зло?

- Это ощущение. Это опять-таки умом не понять. Не то, что оно относительно. Добро и зло абсолютно. Вернее, добро абсолютно, а зло - это лишь невежество, непонимание очевидных вещей и людская глупость. И чувствовать их можно, но есть опасность, что начнешь думать и тогда приторочишь не к тому седлу. В мире, собственно говоря, нет зла. Есть масса глупости, которая, привела к чувству неизбежной катастрофы, которое все сгущается и сгущается. Но это опять-таки не от зла. То есть это, как старость, неизбежно. Накапливается кармический долг и как-то дает о себе знать. Зла я не чувствовал нигде в этом физическом мире. Может быть, меня Бог хранил.

- Скажите, вам все равно какое место в хит-параде вы занимаете?

- В советском - абсолютно все равно. А на Западе место в хит-параде связано с деньгами, а деньги гарантируют полную свободу и независимость. Поэтому там не все равно.

- Я задал этот вопрос потому, что, мне кажется, вы избрали себе крайне стороннюю позицию невмешательства ни во что. Это тоже гарантирует свободу?

- В общем да. Это само по себе гарантирует свободу, несмотря ни на что. Если толковать это по даосизму, то присутствует исполнение самого себя, эмоциональная сопричастность ко всему и в то же время эмоциональный отрыв. То есть ты радуешься, как человек, а дух спокойно созерцает и думает: "Все хорошо". Это помещение центра тяжести не в человеческий центр, а в центр духа. И тогда уже становится не очень интересно, что конкретно происходит с телом.

- Ваши оценки чего-либо могут меняться зависимости от вашего настроения?

- Безусловно. Хотя, если я не зарываюсь (могу, скажем, выпить водки и проехаться по чему-нибудь с полным оттягом), то на смысл оценок это в общем и не влияет. Меняется лишь их эмоциональная окраска.

- Ирония - это главный индикатор того, не зарвался ли я в оценках. Ведь истина не станет ложью от усмешки, с которой ты ее произносишь. Пример того, что я зарвался в оценке, - песня "Поколение дворников и сторожей". В принципе это хорошая песня. Но ее невозможно петь и сардонически улыбаться. Она двумерна. То же и с "Серебром Господа моего", хотя посмеяться там есть над чем. Ирония позволяет проверить искренность песни.

- Молитва - высшая шкала человеческих эмоций. Она вам помогает в вашей магии?

- Скажем, вхожу я во храм, и с иконой у меня что-то происходит. Это может быть от коленопреклонения и почти до слез. Или, скажем, когда я пою, если я по-настоящему это делаю, то ощущаю переживание дикой красоты чего-то в тварном мире. Это ощущение фантастической красоты, может быть, для меня и есть молитва. Это как у Вертинского в каком-то романсе: "Я хотел бы уйти в монастырь, молиться у седых стариков. Или, может, совсем не молиться, а все те же песенки петь". Для меня получается, что молитва - это то, от чего все внутри переворачивается.

- В интервью газете "Советская культура" вы сказали, что Вертинского великим поэтом не считаете. А что вас привлекает в нем?

- Понятия не имею. Пожалуй, мне нравится больше всего ощущение его индивидуальной уникальности. При всей его чудовищной манерности и порой чудовищных стихах. Мне все время смешно из-за его песен. Например, можно взять "В бананово-лимонном Сингапуре", спеть по-человечески - и получится очень глубокая сильная вещь. Вот то, что я сегодня пел из Вертинского, - это в принципе словесный бред, а чувство за ним стоит такое, что сметает меня с ног. Что-то есть в нем, чего я понять не могу.

Я читал его мемуары и увидел совершенно иного человека, нежели представлял по песням. Он проще. Видимо, сознание его было на другом уровне, чем творческая потенция. Наверное, в этом и заключается дар Божий.

Л. ЧЕБАНЮК.
Газета "Северный Комсомолец", N8 (10 544) от 16 февраля 1991г.

Боже, помилуй полярников

Вообще-то, наверное, не принято печатать интервью с продолжением. Но как Париж стоит мессы, так Борис Гребенщиков, я думаю, достоин того, чтобы разговор с ним был опубликован полностью (гастроли Б. Г. состоялись в середине февраля в Северодвинске, а интервью с ним "СК" опубликовал 16 февраля этого года). И не только потому, что творчество Гребенщикова занимает особое место в духовной жизни нашего времени. От этого человека исходят неповторимое обаяние и редкая сопричастность всему, что его окружает. Он - один из немногих звезд, кто не пренебрег поездкой в музей деревянного зодчества Малые Корелы. Когда в Северодвинске ему подарили изданную там книжку анекдотов, тут же стал ее читать, попутно делясь со всем "Аквариумом" наиболее понравившимися экземплярами. Мой знакомый рассказывал Борису про обычаи и нравы ненцев - и здесь он проявил завидный интерес. Впервые я видел столь обласканного славой человека, который оказался так неравнодушен к жизни местности, не связанной с ним ничем, за исключением двух выступлений в зале кинотеатра. И, вероятно, поэтому так личностно воспринималась многими песня "Боже, помилуй полярников". Оно, конечно, мы и не совсем полярники, но с героями песни очень схожи. Так что, вашими молитвами, Борис Борисович, может, и помилует...

- Главнейшая и наиболее трудноисполнимая из христовых заповедей: "Возлюби ближнего своего, как самого себя". Мне показалось, что вам как-то удается любить людей, несмотря на их обилие вокруг вас.

- Я, безусловно, хорошо к ним отношусь. А как же их можно не любить? Это просто бессмысленно. Пускай они вытворяют всякие худые вещи, но ведь не от злобы. Просто не знают, чем более хорошим можно заняться. Господь же говорил: "Прости им, ибо не ведают, что творят". Ну, так они истинно не ведают. У них нет желания как-то сконцентрироваться на себе, а не на окружающих и окружающем.

- Некоторые считают, что если христианство - человеколюбивая религия, то мусульманство наоборот - человеконенавистническая. Что вы думаете по этому поводу?

- Я ничего не могу сказать по поводу мусульманства и всех его ветвей. Меня не то что не тянуло заниматься этим. Это для меня табу. Как грибы. Вот я не ем грибов с детства и мусульманство не изучаю. Я его совсем не знаю и, честно говоря, не хочу узнать. Но я не верю в то, что может быть религия.., как говорится, религия правой руки, которая бы несла в себе агрессивность. Я думаю, что здесь скорей играют роль географические свойства региона, влияющие на темперамент людей.

- А грибы почему не едите?

- А вот как-то не ем и не ем. Тут можно, конечно, изложить довольно сложную теорию китайцев на грибы... Если сказать коротко, то они для меня своеобразное проявление смерти в нашей жизни.

- Как вы относитесь к такому явлению, как абсурд?

- Я не совсем понимаю, что это такое.

- Я, проживая на территории данного государства, тоже. Хотя, по-моему, классический советский абсурд замечательно показан в картине Сергея Соловьева "Красная роза - эмблема печали, черная роза - эмблема любви".

- Честно говоря, я в последнее время абсолютно перестал - понимать, где абсурд, а где нет. Для меня Сережин фильм скорее грубо реалистичен, чем абсурден. Боюсь, нам уже не дано осознавать состояние абсурда, ибо с классической точки зрения сама жизнь у нас абсурдна и не имеет смысла.

- А как вам работается с Сергеем Соловьевым?

- Я его просто очень люблю как человека. И очень сложно отделить Сережины фильмы от него самого. Я смотрел почти все, что он сделал, но не могу оценить это объективно, ибо прежде всего в его фильмах я вижу самого Сережу. Мне нравятся его картины. Через них я понял, что мы с Соловьевым исходим из одной точки. Я сам хочу того же, что и он. Поэтому работать с ним доставляет мне удовольствие. Сейчас я только что закончил работу над музыкальным оформлением для нового фильма Сергея, который называется "Дом под звездными небесами".

- Когда я посмотрел "Розу...", исполнился дикой зависти, так как, мне кажется, все, кто работал над картиной, получили от этого дикое удовольствие.

- Да, оттянулись мы в полный рост.

- Есть люди, которым, по-моему, большое удовольствие доставляет вас ругать и унижать. К таковым относятся Юрий Шевчук и Александр Градский.

- Ну, Шевчук всю дорогу кого-нибудь ругает - у него характер такой. А Саша Градский мне очень мил. Во-первых, он редкостный хам, во-вторых, неумный, но очень образованный - у него два высших образования. Что касается его творчества, то, поскольку он мне мил, я не хочу дальше портить с ним отношения, не буду лучше ничего о нем говорить.

- В этой связи я позволю себе вспомнить кусочек из интервью с Виктором Цоем. Когда я спросил, как он оценивает ваше теперешнее творчество, он ответил, что не хотел бы выносить на суд не посвященных в ваше нынешнее состояние, мысли, переживания своих оценок.

- Ух, как здорово Витька загнул! Молодец. Приятный комплимент. Это очень интересно, потому что это неожиданно связно сказано для него. Он очень давно связно при мне не говорил, и для меня это приятный сюрприз, что он перед смертью так полно высказал свои мысли. Он не любил расходоваться на словесные объяснения.

- За время разговора с Цоем у меня сложилось впечатление о нем как о труднопонимаемом восточном человеке.

- Да нет. Я с ним очень много времени провел и могу сказать, что даже ирония у него была не восточная, а чисто купчинская.

- Вы ведь не были на его похоронах...

- Да, не был. Похороны - это некий ритуал, который к тому же происходит при стечении достаточно большого количества людей. И смысл у этого ритуала, если задуматься, достаточно странный. Люди приходят к моменту предания мертвого тела земле, чтобы таким образом выразить свою скорбь. А может, показать себя и свою скорбь остальным? Во всяком случае, к настоящей памяти и подлинным переживаниям это имеет весьма отдаленное отношение.

По-моему, само осознание факта физической смерти близкого человека - дело достаточно интимное и молчаливое. Для этого совершенно не обязательно смотреть, как человека закапывают в землю. Мне, кажется, ничего кощунственного в том, что я говорю, нет. Я очень любил Витино творчество и еще больше любил его самого. А вот то, что сейчас творится вокруг его имени, действительно пахнет чем-то не очень честным. Вполне определенные люди просто делают на Вите бабки. Чем бы они ни прикрывались - Диснейлэндом ли, фондом памяти... Он и сам-то, насколько я его знаю, не мог серьезно говорить о строительстве Диснейлэнда. А происходящее сейчас вполне откровенно говорит о несбыточности этой затеи.

- Когда мы говорили о Вертинском, вы сказали, что многие его стихи - это в принципе словесный бред, но по чувствам, стоящим за ними, - они гениальны. Значит ли это, по-вашему, что самое умело написанное произведение пасует перед несколькими строчками, в которые вложена душа?

- Наверное, это так. Ведь слова сами по себе, в какую бы совершенную с литературной точки зрения логическую связь они ни были поставлены, ничего не значат. Определенные сочетания звуков имеют гораздо большую эмоциональную силу, магическую силу. Они могут передать настроение завладеть им, оставить глубокий отпечаток в душе. Но для того, чтобы пользоваться этим, нужно иметь не только литературный талант, а и... не то что великую душу, но гигантское, эмоционально яркое, выстраданное желание высказаться за свое время и самого себя перед Богом. Причем такое чтобы Он тебя услышал.

Вообще к словам нужно относиться достаточно спокойно. Как нет правды в ногах, так нет ее и в словах. Они зависят от слишком многого - от настроения, желания, времени... Всегда найдется какая-то мелочь, которая в состоянии изменить самую железную логику, самое твердое обещание, самое убедительное пророчество. Мы, к сожалению, в силу своего незавидного положения, слишком доверчиво и слишком болезненно относимся к словам. Это - как два неврастеника: если зацепились за что-то, то унять их можно только в сумасшедшем доме. Так и большинство из нас. Вот зацепились на каком-то там съезде и давай говорить, давай ругаться. Хотя давно можно было обратиться к чувствам и понять - не очень умный, невоспитанный человек очень хочет руководить и не любит, когда его не слушаются. Ну, а что еще? Не из человеколюбия же он президентом стал.

- Вам часто бывает жалко своего времени, потраченного на интервью?

- На интервью никогда не жалко, потому что это для меня лишняя возможность пообщаться с человеком и попытаться из слов, мыслей сложить,вещь, могущую привести к какому-нибудь очередному чудачеству.

Л. ЧЕБАНЮК.
Газета "Северный Комсомолец", N11 (10 547) от 16 марта 1991г.

No documents found

У Вас есть что сообщить составителям справочника об этом событии? Напишите нам
Хотите узнать больше об авторах материалов? Загляните в раздел благодарностей