Дмитрий Стрижов: Перейдем на "Вы" и для удобства читателей зададимся вопросом: "Было ли прошлое случайным?" Сергей Курехин: Секс доставлял Давиду Александровичу огромное удовольствие два раза в жизни – один раз в прошлом году, второй – в седьмом классе. Нет! Ничего случайного не было! Тогда, в пятьдесят четвертом, он и познакомился с Михаилом Степановичем, которому секс тоже доставлял огромное удовольствие два раза. "В конце концов, секс – не самое главное, – любил рассуждать он, нарезая мелкими ломтиками ветчину, только что принесенную Еленой Станиславовной, но уже хорошо прокопченную, – Гораздо важнее творчество!" Но "творчество" внушало Давиду Александровичу дикий ужас. Но еще больше Давид Александрович боялся шахтеров. Шахтеры платили ему тем же и называли баклажаном за цвет лица и темно-фиолетовый костюм, подаренный ему Еленой Станиславовной, тоже иногда получающей удовольствие от секса, только гораздо реже. Еще реже она получала удовольствие от спорта, особенно конного. От него она вообще не получала ни какого удовольствия, и ее мать, получавшая гораздо больше удовольствия от телевизора, смотреть который она не очень любила, не раз вбегала в новобрачную спальню, тяжело дыша и краснея. Она любила лежать между Давидом Александровичем и Еленой Станиславовной голой или слегка одетой в желтый спортивный костюм или комбинезон, подаренный ей Давидом Александровичем, который ненавидел их всех. Сам Давид Александрович комбинезона не носил, считая его изобретением педерастов, которых он боялся еще больше шахтеров. Михаил Степанович сообщил ему по секрету, что толщина шеи у педераста в три раза больше, чем у среднего размера вохра, живущего в соседнем доме. ДС: У вас феноменальная память! Не многие знают об этом вашем свойстве, но есть много свидетелей того, как мы с вами вмонтировали в кирпичи "вохровского" дома тогда изобретенные шведскими учеными блоки с памятью. И это означает, что пока дом этот стоит – ваша память нетленна. Кажется, вы еще что-то вложили в кирпичи, но, впрочем, если вы не желаете выдавать нашим читателям свои тайны, то это ваше личное право. СК: Дело в том, что вы, Дмитрий, убежали играть в песочницу и таким образом лишили меня удовольствия рассказать нам подетальнее о моих намерениях, теперь же у меня и вовсе никаких тайн не осталось. Две последние я разделил с вами, когда записывал альбом с Генри Кайзером на калифорнийской студии в 1989 году, перед самым вашим отъездом в Нью-Йорк. ДС: Этот компакт-диск где-то есть у меня в фонотеке, как и остальные двадцать ваших альбомов, он слушается мной с периодичной систематичностью, но в отличие от них, он достался мне весьма просто, а именно через музыкальный магазин НМV думаю, что и теперь он там лежит. СК: Да, но в нем только две последние тайны: "Тайна Популярной Науки" и "Тайна Популярной Механики", то есть то, что необходимо для ваших читателей. ДС: ...у среднего размера вохра, живущего в упомянутом доме... СК: Дом был построен по проекту архитектора (так он себя называл) Терентьева. Архитектором Терентьев был не только потому, что умел работать с кирпичом, но потому, что получал от этого удовольствие. Удовольствие от кирпича получали также друзья Терентьева – студенты Ленинградской консерватории. Они вообще могли получать удовольствие от всего, что попадало в руки. В руки, как правило, попадало то, о чем Давиду Александровичу даже подумать было стыдно. То, о чем ему даже и подумать было стыдно, попадало ему в руки несколько раз в день. Это раздражало Давида Александровича. Раздражало его все то, что лежало вокруг. А вокруг лежало бескрайнее русское поле, так талантливо воспетое Некрасовым. Вокруг еще лежала голубая тайга, но Некрасов не стал ее воспевать, потому что очень устал от борьбы. Герцен тоже устал от борьбы, но продолжал тупо писать письма Огареву, изнемогавшему от возложенной на него миссии! ДС: Сергей, вы так много рассказали нам о вашем детстве. Давайте теперь немного поговорим о музыке. СК: Музыка – это что-то неземное, как говорил покойный Кутузов. Она заставляет человека слегка приподнять над землей то, что вообще приподнять невозможно. ДС: Что привело вас на этот раз в США? СК: Я записывал новый альбом в Майами с офигенным саксофонистом Kenny Millions'ом (Keshavan Maslak). Мы гастролировали с ним по Японии в конце прошлого года. Я очень люблю японцев. Как говорил покойный Михаил Степанович, площадь тела у среднего японца в два с половиной раза больше, чем у среднего размера кролика. Но это не мешает им быть чудеснейшими людьми, прости Господи мои прегрешения! И с музыкой у них все в порядке. Один только японский "шумовой террор" чего стоит. Хотя бы Masonna или Gerogerigegege. Мало того, что они своими маленькими палками скребут гитары так, что мороз по коже продирает, они еще ухитряются в это же время дрочить. В общем, авангард и эксперимент. ДС: Сергей, вас все знают как замечательного пианиста и лидера "Поп-механики". Но вы еще и продуктивный композитор. Работаете ли вы сейчас в кино? И вообще, что сейчас происходит в российском кинематографе? СК: Да ничего не происходит! То есть, фильмы, конечно же, снимаются, но, как любил говорить Давид Александрович, "видели бы вы эти фильмы!" Мелодрамы для слабоумных, боевики для умалишенных. Паранойя, гипертрофия, логометрия, ортопедия и деградация! Куриная слепота, почечный склероз, мышечный артрит и мозговой лишай! У Елены Станиславовны тоже был мозговой лишай, который она лечила примочкой и притиркой. Она натирала на терке хрен, добавляла туда несколько ложек меда, немного борща, хорошо взбитый яичный желток, все это подогревала на камфорке и втирала в затылок, после чего ее долго тошнило. Когда тошнота проходила, Елена Станиславовна садилась за пианино и играла Второй концерт Рахманинова, при этом громко икая. С тех пор я возненавидел классическую музыку лютой ненавистью, хотя и с удовольствием исполняю ее подчас в присутствии нескольких человек. ДС: Сергей, в ваших произведениях так много виолончели, роль которой иногда играет породистая серая собака, а иногда – простая певчая птица, что кажется вашим любимым инструментом, естественно, после рояля! Нужно ли нам разрушать у себя впечатление, что вы – джазовый музыкант, после того как мы отыщем корни вашей музыки в русской романтической школе? Очень ощущается и влияние рока. Что из этого для вас наиболее важно? СК: Для меня вся музыкальная культура человечества – это повод для импровизации или, точнее, спонтанной композиции. Для меня импровизация – это путешествие внутрь себя, внутрь собственных воспоминаний, музыкальных впечатлений, всего моего музыкального опыта. Во время концерта время течет по совершенно другим законам. По другим законам течет также жидкость, которую покойный Михаил Степанович называл "лосиной сметанкой". Эта смесь представляет из себя мелко натертый крупный горох, клюквенный морсик и хорошо процеженный через крупное ситечко рыбный салат. Чтобы отбить запах рыбы, можно добавить чайную ложку козьего молока. Правда, после этого появляется легкий козлиный запах, но его можно перебить ацетоном... ДС: Сергей, кулинария -это ваше увлечение? СК: Мои увлечения – этнолингвистика и этимология. Я отношу себя к школе Германа Вирта и Карла Марии Виллигута. Вирт считал, что любые естественные трещины в природе – это руны, которые он описывал, расшифровывал и издавал, прилагая огромный аппарат своих комментариев, параллельных текстов, вариантов расшифровок и экскурсов в смежные области, такие, как палеонтология, этнос семиотика, психолингвистика, сакральная география, древнейшая история. Карп Мария Виллигут был последним из подлинных германских королей, обладавших всем объемом своей родовой памяти, и личным магом Гиммлера. Он видел всю человеческою историю перед своими глазами и мог часами описывать видения своей родовой памяти (чуть не сказал, "ротовой полости"). Никаких кислот и кокаина не нужно! Гений! Бетховен! Гете! Пушкин! Гений и злодейство! Назвался груздем – полезай в кузов! В чужие сани не садись! Всему свое время! Тише едешь – дальше будешь! ДС: Сергей, что вам больше всего нравится в Нью-Йорке? СК: То, как уложены кирпичи. Очень уверенно и без комплексов. Я очень люблю кирпичи. Они для меня, как дети. У каждого – свой характер, свой собственный мир. ДС: Да, понимаю. Есть ли в России еще кто-нибудь, кто вложил свою память в кирпичи по шведскому методу? СК: Насколько мне известно, из музыкантов никто до этого не дошел, разве что Иван Соколовский, но его кирпичи еще домом не сделались, поскольку строительство повсюду в Москве прекратилось, к сожалению. Покойный архитектор Терентьев перед смертью часто плакал, наблюдая, как угасает доверие к кирпичу. Атмосфера непонимания и равнодушия сгущалась тогда вокруг Терентьева, уже почти сидевшего в тюрьме, где он и познакомился с Давидом Александровичем, отдававшим предпочтение топору, о котором не имел ни малейшего понятия Лу Кристи (Lou Christie). Он записал с вами, Дмитрий, чудесный альбом – "Прогулки под северным небом" (Walks under a northern sky). ДС: Лу Кристи – это отдельная тема, с ним будут интервью в следующих номерах "Профиля". Мне хотелось бы сказать пару слов о музыкантах, о группе Оbermaneken, с которой возник этот проект. Сейчас, пожалуй, кроме них, в "русскоязычной" музыке профессионально не звучит никто. Я могу лишь назвать "АукцЫон" и упомянутого Ивана Соколовского. Скоро Оbermaneken выпустит новый альбом, он будет называться "Полшестого утра". СК: Кого еще в "русском" Нью-Йорке кроме Оbermaneken вы могли бы отметить? ДС: Недавно я краем уха услышал Лешу Леонова. Не знаю, как я остался жив, – очень круто. СК: Впечатления порой бывают пагубными. Например, впечатлительная дочь Давида Александровича – Тася – любила гадать на суженого, для чего и бросала топор, о котором не имел ни малейшего представления Лу Кристи, за околицу в сочельник в ожидании прихода жениха. Но ее убило не то, что жених оказался вохром, а то, что бежало в те времена по проводам, то есть, электрический ток, который как бы пронизывал все ее тельце, напоминающее пушинку кролика, только что забитого вудуистами. ДС: Какие страсти. СК: Это не страсти, а мордасти. Мордасти – это когда человек пытается стать мерой всех вещей, используя для этого морду. Можно даже не свою, как это часто делала Елена Станиславовна. Я, кстати, недавно навестил ее в больнице. Ей уже гораздо лучше. ДС: А что с ней такое? СК: Желудочный прострат. Страшная болезнь, особенно, если ее запустить. Покойная Елена Станиславовна ее запустила. ДС: В кого? СК: Неважно. Да и не она одна. Люди мельчают. Совсем недавно обмельчал один очень хороший антрополог, умевший получать удовольствие от кирпича. ДС: Расскажите, пожалуйста, подробнее о Елене Станиславовне. СК: Елена Станиславовна, всегда стабильно обвешанная золотом, как никто умела ложиться под обстоятельства. Буйный поток вялой иронии, апатии и меланхолии часто сменялся у нее приступами мышечной агрессии. Елена Станиславовна совмещала в своем теле сумеречную душевную красоту и тонкий, мягкий, но уже слегка твердый ненавязчивый постмодернизм. Ее блестящие фортепианные импровизации с трудом перетекали от одной музыкальной традиции к другой. Пикантные возбудители, изысканные наслаждения, чувственные раздражители – все это в сочетании с широкой русской душой создавало ей репутацию мастера подлинного русского рояля. Шедевры отечественной классики и сокровищ народной духовности выходили из-под ее пальцев ежеминутно. Она была моим первым учителем, поистине отцом нового русского слова в искусстве. Она могла бы стать и дедом, но это уже было бы слишком. Она всегда была настоящей женщиной, а женщина – порода обреченная. ДС: Сергей, недавно вы были победителем опроса читателей газеты "Московские Новости". Что это был за опрос? СК: Да, я был назван газетой "Московские новости" одним из трех. ДС: Кого – "трех"? СК: Не "кого", а куда. "Куда задумчиво глядит мой набегающий петит...". Это из Стрижова. Кстати. Давид Александрович тоже писал стихи, но разве это были стихи? ДС: Вы же тоже писали стихи. СК: Да, однажды. Их даже опубликовали в журнале "Огонек" где-то в году девяностом. Выбросили только один кусок, вот этот: А в это время в солнечном Египте Жрецы пасли священных крокодилов Вдали был виден контур педераста Одетого в панаму от Кардена. Тут мимо проходил французский боцман Схватив панаму, он пытался скрыться. Но педераст внезапно проявил активность И вовремя схватил его за фаллос. К сожалению, мне пора ехать в амбулаторию. Всего доброго, не болейте.
С сайта "Культурно-терапевтический эпицентр" - http://music.transformation.ru/people/kurohin.html
Дополнительные ссылки: Персона: Курехин Сергей Анатольевич Персона: Стрижов Дмитрий