"Нас объединяло стремление к познанию и изменению мира"
Флейтист и клавишник Олег Сакмаров по прозвищу Дед Василий был основным соратником Бориса Гребенщикова все 1990-е годы. При его непосредственном участии создавался "БГ-Бэнд" и записывался "Русский альбом", а потом собирался "Аквариум 2.0" и сочинялся "Навигатор". В это же время он играл в группе "Наутилус Помпилиус", а впоследствии создал с Ильей Кормильцевым проект "Чужие" и продолжил сотрудничество с Вячеславом Бутусовым в составе "Ю-Питера".
Когда вы впервые услышали "Аквариум"? Это любопытная история. Я был сначала студентом-музыковедом, потом научным сотрудником Ленинградской консерватории, писал диссертацию и работал в научно-исследовательском секторе социологии культуры. И как-то тогда, в начале 1980-х, пошли слухи, что есть такой ленинградский Рок-клуб. Начальство на меня с надеждой смотрело, не могу ли я как научный сотрудник в этом разобраться. Я нашел записи в неожиданном месте – у младшей сестры Аллы, студентки Казанского университета. Помню, она с иронией сказала: "Живешь в Ленинграде и не слушаешь "Аквариум" - это странно!". Примерно тогда же в командировке по музыкально-социологическим делам я познакомился с Мариной Тимашевой – театроведом и впоследствии замечательным рок-критиком. Она рассказала про новый рок – и процесс пошел. Я послушал, и меня сразу это смело. Помню, на бобине была с одной стороны подборка "Аквариума", в основном альбом "Треугольник", а с другой стороны - альбом раннего Цоя. Но мне как человеку далекому от этой культуры - я слушал только западный рок и вообще любил скорее классику, авангард и фольклор - казалось, что это вообще одна группа. Теперь я понимаю, что это примерно так и было. Потому что ранние "Кино" и "Аквариум" были очень близки. И мне эта музыка так понравилось, что я забыл, что это моя производственная задача. А что за производственная задача? Это надо было как-то исследовать? Да, надо было исследовать и написать отчет о неформальных движениях молодежи, как тогда говорили. Насколько они вредны для общества? Нет-нет, там позитивно все было. Просто исследовать как социокультурное музыкальное явление. Никаких провокаций и диверсий мы не планировали. И я так был поражен красотой и силой этого музыкального слова (хотя мне это показалось совсем непохожим на тот западный рок, который я тогда слушал, это было что-то другое, ближе к фолку какому-то), что стал искать, кто это вообще такой — Гребенщиков. Полистал какой-то университетский справочник и нашел там информацию, что на соседней улице в одном из научно-исследовательских секторов Ленинградского университета работает сотрудница Л.Х. Гребенщикова. Я ей позвонил как научный сотрудник научной сотруднице и говорю: "А вы случайно не знаете Бориса Гребенщикова?". Она отвечает: "Ну как же не знаю, это мой сын, хотите, познакомлю?" Она замечательная женщина, очень общительная, ей все было интересно, и классическую музыку она очень любила. Тут же она сказала: "Я немедленно свяжу вас с Борей, у него, правда, нет телефона, но я ему скажу, что вы как-то его найдете, адрес у него вот такой". Я так и не дождался от нее ответа и пошел по названному адресу, это была знаменитая квартира на улице Софьи Перовской. Мне открыл дверь Гребенщиков, прекрасный, просто как херувим или архангел, и сказал: "Да-да, мне мама о вас говорила". И как-то с первой секунды было настолько интересно, что, в общем, много лет так оно и продолжалось. Видимо, ему со мной было интересно разговаривать. Я все-таки был человеком из другой среды. О чем вы разговаривали? О музыке или вообще о жизни? Скорее о жизни, такая прикладная философия. Вообще, я думаю, дело в том, что я оказался для него хорошим слушателем. Я, наверное, понимал очень многие аллюзии, вычитывал многие смыслы в его текстах. Как я сейчас понимаю, творцу очень важен хороший адекватный слушатель. Это большая редкость – слушатель, который понимает все, что ты хочешь сказать, и еще может что-то от себя добавить. Вот так мы общались много лет, я ходил на концерты, писал статьи о них в ленинградские газеты и журналы, какие-то эссе писал для себя. Однажды устроил "Аквариуму" акустический концерт в Ленинградской консерватории, возил Бориса с концертом на мою историческую родину в Казань. Там возникла чудесная традиция – у моей мамы и сестры дома лакомиться пельменями, слепленными вручную. Этот ритуал просуществовал до конца 90-х, "Аквариум" всегда приезжал на пельмени ко мне домой. Кстати, в Казань я возил и "Трилистник". А как вы стали музыкантом "Аквариума"? Это произошло постепенно. Я с большой любовью слушал "Аквариум" и другие группы, постепенно втянулся, познакомился с руководством Рок-клуба, стал ходить на концерты и фестивали, на каких-то даже в жюри сидел. То есть классическая музыка была забыта?
Ну как — я продолжал работать в консерватории, занимался своими делами, меня в консерватории поддерживали и долгое время терпели. Даже когда я уже два года играл в "Аквариуме", а потом в "Наутилусе", они меня с работы не увольняли, исправно платили зарплату и даже это приветствовали. Я слушал многие другие группы, мне очень нравилась до сих пор существующая замечательная группа "Телевизор", естественно, "Зоопарк" и "Кино", я с ними со всеми общался. И в итоге я не мог не вспомнить свой музыкантский навык. Я не всегда был музыковедом. Я учился в спецшколе при консерватории в Казани, потом стал флейтистом, и в старших классах у нас появилась своя рок-группа "Ди-ез". Играть рок-музыку в 70-е было естественно, как дышать. Лидером группы вместе со мной был Рустам Абязов, ныне знаменитый татарский народный артист, дирижер замечательного оркестра, с которым я до сих пор дружу и сотрудничаю (в декабре с его оркестром впервые в жизни буду петь свои песни в Большом зале казанской филармонии). В общем, восстанавливать флейтовые навыки оказалось легко, все было в пальцах. А во время службы в военном оркестре я подучился играть на саксофоне. И все чаще стал играть с разнообразными ленинградскими друзьями какие-то их песни. Это становилось все интересней, мы даже записали альбом на студии "Мелодия", где я подружился с Александром Докшиным – впоследствии звукооператором "Аквариума". Параллельно мы продолжали общаться с Гребенщиковым, я ему давал читать тексты и эссе, которые про него писал, они ему очень нравились. И в какой-то критический для "Аквариума" момент он послушал записи групп, в которых я играл, и вдруг понял, что ему нужен музыкант. Это было, когда "Аквариум" в 1989 году сам собой распадался. После американского проекта "Radio Silence" Гребенщиков один вернулся в Питер, Дюша и Файнштейн для чего-то остались в Америке, и ему нужен был срочно состав, чтобы выступить на фестивале. И тут я вовремя оказался со своей флейтой, плюс были еще новобранцы "Аквариума" - Сергей Щураков с аккордеоном, Рюша со скрипкой. И мы за несколько дней репетиций подготовили программу и выступили на фестивале журнала "Аврора", который устраивал Александр Житинский. Это был сентябрь 1989 года, 24 сентября, как сейчас помню. И этим выступлением была заложена основа нового "Аквариума". И вы уже регулярно стали вместе выступать? Да. Помню, мы сыграли в программе "Взгляд", это была очень рейтинговая передача Первого канала, она была такая молодежная, задиристая, публицистическая, философская. Ее вел Листьев, и я с ним очень забавно беседовал, помню, я ему как-то вопреки сценарию сесть предложил, и он был этим удивлен, в общем, разговор хороший завязался, Гребенщиков говорил всякие загадочные вещи, интересная была программа. Там был еще один интересный момент. Мы в прямом эфире выступили на Дальний Восток и Сибирь, а вечером должны были сыграть заново на европейскую часть, но еще должен был участвовать академик Сахаров. Мы приехали в Останкино, смотрим — все оцеплено, нас не пускают, потому что кто-то решил, что Сахарова не надо в прямой эфир пускать. И они показали утренний эфир в записи. Я помню, друзья, у которых я останавливался в Москве, были сильно удивлены, когда они начали смотреть программу "Взгляд", а тут я открываю дверь и вхожу в квартиру. Никто же не знал, что это запись. Вот такие приключения были. В общем, группа начала существовать в таком составе, но потом вернулись дембеля "Аквариума" - Дюша и Файнштейн… И всех вас разогнали? Нет, мы одно время пытались как-то совместить, играли в две флейты с Дюшей, полгода примерно, но потом само собой получилось грустно… Я так понял, что было большое давление со стороны традиционного "Аквариума", видимо, они какие-то разговоры вели, потому что вдруг, не предупреждая меня, уехали на гастроли через несколько месяцев после начала нашей работы. Я очень грустил по этому поводу. И тогда вы пошли в "Наутилус"?
Я понял, что не получается в "Аквариуме", меня не любят другие музыканты, но я все равно хочу играть. Я нашел замечательную группу "Выход", мы начали играть с Силей. Потом вместе с Сашей Титовым, который уже тогда не играл в "Аквариуме" по семейным обстоятельствам, стал продюсировать группу "Колибри". Мы записали их первый альбом в студии на Фонтанке. И там же писался "Наутилус", переехавший в Питер. Там мы встретились, и начался наш творческий роман с Бутусовым на много-много лет, и я как-то постепенно стал музыкантом "Наутилуса", ездил с ними на гастроли, это было замечательно. Но тут произошло интересное. "Аквариум" 80-х годов сам себя изжил, видимо, они не могли уже вместе на сцене находиться. В мой день рожденья, 14 марта 1991 года, они сыграли последний концерт, я в это время был на гастролях с "Наутилусом", и вдруг мне звонит Гребенщиков и так неназойливо приглашает посидеть, выпить легких вин с приятными закусками и поговорить о жизни. Но так как я был занят в "Наутилусе", а "Наутилус" в то время был весьма рейтинговой группой, может быть, номер один, приходилось это делать в перерывах между гастролями. И вот мы начали общаться с Гребенщиковым, он спел новые песни, и я понял, что это потрясающий материал и мне это ужасно интересно. Это и был будущий "Русский альбом". И он говорит: "Ты играй себе в "Наутилусе", давай мы с тобой тихонечко в свободное от работы время поиграем вместе мои новые песни". Мы играли эти песни неделю, потом другую, потом подтянулся Сергей Щураков с аккордеоном. И таким образом понемножку создался "БГ-Бэнд" — примерно тот же состав, который выступил в 1989 году на фестивале "Аврора". Иногда еще играл Рюша на скрипке, но основа была – мы с Щураковым и бас-гитарист Сергей Березовой, он джазовый басист и дал новый совершенно не рок-н-ролльный аспект. Так как ни директора, ни администраторов у новорожденной группы не было, я на время взял на себя эти функции. Естественно, первый концерт был в Казани. По забавному стечению обстоятельств, это случилось 22 апреля в университете, где учился Ленин. На пельменях я познакомил БГ с мужем сестры Аллы Лешей Кайбияйненом, который стал директором "БГ-Бэнда", за два года организовал много замечательных гастролей и во многом помог созданию и сохранению удивительного духа группы. Два года гастролей с "БГ-Бэндом" были потрясающими, может быть, это одно из самых сильных моих жизненных впечатлений. У нас получилась совершенно необычная рок-музыка, которая полностью соответствовала моим представлениям о прекрасном. Там были такие, как я считаю, евразийские идеи, и экуменистско-православные в то же время. Православие, открытое для других влияний. Там была честность, искренность и глубочайшая любовь к тому, что происходит, к слушателям, к людям, которые нас окружают. Двухлетние гастроли "БГ-Бэнда" были практически паломничеством по России. Мы в каждый город приезжали и ходили по утрам в монастыри. Гребенщиков покупал иконы на Измайловском рынке, еще где-то там ему друзья подгоняли, и дарил их в епархиях. Мы ходили в гости к высоким церковным иерархам, пили там наливочку церковную. В общем, это было чудесно и совершенно потрясающе.
"БГ-Бэнд" для вас — это было логичное продолжение того "Аквариума", в котором вы играли? Или все-таки совсем новая история с новыми смыслами? Основа – это, конечно, совершенно новое мировоззрение Гребенщикова, которое возникло к началу 90-х, после относительной неадекватности его американской миссии, когда Америка и Европа его в целом не поняли. Борис, видимо, задумался о своем месте в жизни. Так появились песни "Русского альбома", его потрясающая философия. И это полностью совпало с моей философией — как музыковед и исследователь я об этом же думал, о том, что происходит, о родине. Еще кажется важным тот момент, что такая русская тематика, что называется, поперла именно в 1991 году, в смутное для России время. Наверное, в смутное время так и бывает, что народу нужен луч света и проводник. Отчасти этим лучом света "БГ-Бэнд" и был. При этом со стороны казалось, что вы все абсолютно в себе находились. Такие пятеро загадочных мужчин (в майках "No sex", как сейчас помню), которые ездят по России и играют не пойми что. Это действительно всех ошарашило тогда. И вы выглядели достаточно замкнутым коллективом. Казалось, что вы вообще не соприкасаетесь с внешним миром, находитесь в каком-то своем. Вы вообще знали, что происходит в стране? Мы знали, что происходит, и мы понимали, что это наша миссия. И Гребенщиков тем более – он человек крайне умный и образованный, очень точно чувствующий дух времени. По большому счету эта герметическая музыка "БГ-Бэнда" была очень точным отражением того, что происходит. Она была вне публицистики, вне политической тусовки, но являлась абсолютно психологически точным комментарием ко времени. Более того, она это время формировала. Так что мы всё прекрасно понимали. Но образ не от мира сего все равно складывался. Это хорошо. Это даже не образ был, просто как-то так получалось. Мы в другом мире были. Я помню, Гребенщиков часто вспоминал мысли Бродского о том, что интереснее общаться с великими авторами старых текстов, от Лао-Цзы до классиков, чем терять время на разговоры с неинтересными современниками. Вот такая концепция у нас была. Если были интересные люди, мы с ними общались, а в основном мы общались с огромным корпусом текстов, в том числе святоотеческой литературы, которую Гребенщиков наизусть знал, и с музыкой великих гениев рок-н-ролла, любовь и уважение к которым БГ и нам передавал. Причем богословские беседы возникали в самых неожиданных местах – на деревенских завалинках, в дорогих ресторанах. Музыку слушали просто круглосуточно, а по ночам Борис под гитару в гостинице пел на английском лучшие рок-песни – от классики до совсем свежих релизов. То же самое было и на саундчеках: это всегда была не столько настройка звука, сколько концерт, составленный из рок-н-ролльных шедевров. Значит, обращение к русской тематике пришло от неудач в Америке - надо было заново найти себя?
Нет, я так не считаю. Это была не неудача, это было, на мой взгляд, прямое соприкосновение с другой культурой – протестантской. И понятно было, что контакта не могло получиться, потому что у них совсем другое мировоззрение, другая культура. У нас магическое мировоззрение, православное, в широком смысле - евразийское. А у них очень рационалистическое мировоззрение. Рок-н-ролл же протестантское явление, англосаксонское, прежде всего, и здесь не могло быть никакого соприкосновения, скорее конфликт культур, условно говоря, восточного и западного христианства, не католицизма даже, а протестантизма. Потому что, если бы рок-н-ролл был французским явлением или испанским, мы бы легче с ними общий язык нашли. При этом драма Гребенщикова была и есть в том, что он англоман, но в глубине души все равно остается мистиком восточной закваски, наверное, поэтому и не получилось контакта - в американский и английский шоу-бизнес он не смог и не захотел войти. Но зато результатом стал совершенно гениальный прорыв - "Русский альбом" и "БГ-Бэнд", который продолжался не два года, как считается, а где-то до 1996-97 годов, там еще были замечательные альбомы "Кострома mon amour", "Навигатор", "Снежный лев". Но это уже называлось "Аквариумом". В принципе, это мягко перетекло, разницы особой не было. Хотя "Аквариум", конечно, стал более рок-н-рольной структурой. Существует мнение, что группу переназвали потому, что слово "Аквариум" лучше продается. Нет-нет. Дело в другом было. В "Аквариум" вернулся Александр Титов, который был мной очень любим и чтим как музыкант и как басист. Он отсутствовал несколько лет по семейным обстоятельствам, а я очень хотел, чтобы он вернулся. И когда Гребенщиков и Титов вместе созрели и решили, что пора забыть разногласия и вместе делать музыку, вот тогда и появился "Аквариум 2.0". То есть именно с приходом Титова он почувствовал, что можно вернуть старое название? Да. Мы с Титовым на студии на Фонтанке много вместе работали, он был собственником студии вместе с Лешей Раценом, барабанщиком "Телевизора". Там мы писали и "Наутилус", и "Колибри", была веселая компания. И постепенно я сделал все возможное, чтобы Титов вернулся. Потом за ним и Рацен пришел в "Аквариум" на барабанах играть. В общем, эта "фонтанная" компания стала основой "Аквариума 2.0". Гребенщикову это было близко, и несколько лет был замечательный, очень бодрый, хороший и крепкий период, когда мы, не теряя достижений "БГ-Бэнда", вернулись к более рок-н-ролльному мейнстриму. Правда, в концертной фактуре не нашлось места аккордеону Щуракова, но в записях он участвовал почти всегда. На самом деле, "Аквариум 2.0" отличался очень глубокой психоделичностью. "БГ-Бэнд" был религиозен в хорошем смысле этого слова. По сути, "БГ-Бэнд" держался на духовном экстазе, а "Аквариум 2.0" - на осознанной тяге к психоделии 60-х. БГ постепенно становился буддистом, я тянулся за ним, но буддистом так и не стал. Нас объединяло тогда стремление к познанию и изменению мира путем расширения сознания. Духовная революция 60-х - был выбран такой ориентир, и все аранжировки под это делались, и пути расширения сознания, попадания в транс использовались из 60-х годов, не будем это расшифровывать, но понимающий поймет, о чем речь идет. Это все очень активно прорабатывалось, изучалось, на себе, на своей жизни, и "Аквариум" этого созыва больше всего соответствовал старой гребенщиковской формулировке: "Аквариум" – это образ жизни". Вы можете сказать, что жили как настоящая семья?
Это была настоящая семья; даже все наши семейные коллизии, как потом это называлось, "Санта-Барбары", проходили в рамках "Аквариума". Я, например, несколько лет жил в большой мастерской на "Пушкинской, 10". Сейчас там большой артцентр, а тогда это был сквот, и мы в этом сквоте жили за неимением другого места. И там у нас происходили удивительные вещи личного и семейного плана, и в творческом плане тоже – мы там и жили, и репетировали, и спасались от холода. Сейчас там как раз студия у "Аквариума". Да, сейчас там студия, все цивилизованно, а тогда не было ни отопления, ни газа, ничего, мы выживали, как могли. В общем, это было удивительное впечатление, психоделическое такое, экзистенциального свойства. Лично у меня некое раздвоение сознания было, потому что все эти годы, до 1995 года, я параллельно играл в "Наутилусе". Как вы успевали? Я настолько это любил, и настолько Гребенщиков, Бутусов и Кормильцев друг друга уважали, что у них не было обычной творческой ревности – как это так, один музыкант и там, и там играет. Я просто играл ключевые концерты с обеими группами. Я, конечно, кончался, потому что сегодня, например, я должен был играть в Стокгольме, завтра - в Минске, лететь с четырьмя пересадками. И это была моя антреприза, я должен был сам как-то долететь, добраться, все это было очень трудно. Но зато я получал большое удовольствие, потому что я параллельно проживал две жизни. "Наутилус" – совсем другая группа, с другим кругом общения. "Наутилус" был плотно выписан в тусовку русского рока, а "Аквариум" - нет. А почему "Аквариум" не вписан? Гребенщиков не любил выступать на фестивалях, он вообще справедливо считал себя нездешним человеком, совершенно из другой культуры. Но он же ее сам сформировал. Это не совсем так. Было много других направлений, "Наутилус" был очень плотно со всеми связан, мы дружили с "Алисой", с московским крылом - с Сукачевым, с "Бригадой С" тусовались. Это была уже классическая алкогольная, в хорошем смысле, тема, а не психоделическая. В первом эшелоне русского рока "Аквариум" был единственной психоделической группой, я имею в виду не столько образ жизни, сколько собственно музыкальный результат. Мне удавалось все это совмещать. Более того, я способствовал конвергенции "Наутилуса" и "Аквариума", я их все время пытался свести – Бутусова с Гребенщиковым, и на студии на Фонтанке это получалось. И в какой-то момент мы совсем уже было слились. Был эпизод, когда "Наутилус" из-за внутренних противоречий рассыпался, и по моей инициативе часть музыкантов "Аквариума" — я, Рацен и гитарист Леша Зубарев писали альбом "Титаник", первый его вариант. Да, "Титаник на Фонтанке". Мы очень интересный вариант записали, он такой "аквариумный" получился, там Гребенщиков даже замечательно спел "Я хочу быть с тобой". Хороший альбом. Но не в концепции Бутусова. Скорее не в концепции Кормильцева. Потому что все-таки идеологом и мозгом "Наутилуса" был Кормильцев, с которым мы очень дружили. Он в конце концов понял, что что-то не то происходит, что суть "Наутилуса" начинает растворяться. Однажды он при мне позвонил Бутусову и ехидно сказал: "Скоро ты, как твой друг Сакмаров, на гобое заиграешь!" А мне это правильным казалось, мне хотелось, чтобы все вместе дружили, чтобы вообще была одна большая компания.
Мы, музыканты "Аквариума", чуть было с Бутусовым даже не уехали на гастроли в какой-то момент. Мне-то привычно это было, но Зубарев и Рацен! Но быстро одумались, поняли, что это нехорошо и неправильно, что у "Наутилуса" должна быть своя судьба. И в 1994 году наконец-то произошла революция в "Наутилусе" - "Титаник" поехали заново писать в Екатеринбург. Я там тоже писался, это был мой последний альбом с "Наутилусом", потому что я уже понял, что с ума сойду, что надо выбирать. "Наутилус" пошел в другую сторону, я считаю, более коммерческую, появились московские директора, которые поставили все на коммерческие рельсы. Но для меня "Наутилус" на этом не кончился, потому что, во-первых, я параллельно работал, писал с Кормильцевым электронный альбом "Химический ангел". И с Бутусовым я очень много его сольников записал, потом мы вместе сделали группу "Ю-Питер", с которой я до 2004 года играл. Но это было уже не так обязательно, я не должен был ездить на гастроли по всей стране. Я стал играть только с "Аквариумом", я уже ничего не пропускал, во всем участвовал. Мы стали ездить в Англию и писать альбомы, это было уже в середине 1990-х. Когда вы ушли из группы? Из "Аквариума" я ушел в самом конце 2001 года. Но при этом один концертный сезон пропустил еще в 1997-1998 году. Тогда БГ отпраздновал 25-летие "Аквариума" концертами в Питере и Москве с музыкантами "Аквариума" 80-х годов — без нас, действующих тогда музыкантов. Признаться, меня это огорчило. Стало понятно, что "Аквариум" 90-х на этом закончился. БГ записал в Америке сольный альбом "Лилит" и играл его в России с временным составом при участии Ляпина, а я мечтал перевести психоделическую революцию в электронные рамки. Я тогда увлекся Трики, трип-хопом, бристольской волной. Меня поддержал Илья Кормильцев, он стал идеологом и продюсером проекта "Чужие", в рамках которого мы записали два альбома, первый из них - "Подполье" - вышел в России, а позже в Америке был выпущен "Химический ангел". А временный состав, игравший "Лилит", оказался недолговечным, думаю, по причине свойств характера и исполнительской манеры Ляпина. После этого несколько неожиданно для меня произошла очередная реинкарнация "Аквариума", в которой я, как обычно, активно участвовал: мы с Суром (скрипачом Андреем Суротдиновым — прим.ред.) привели Рубика (клавишника Бориса Рубекина — прим.ред.), потом я привел своих друзей - ритм-секцию распущенного "Наутилуса", и Алик Потапкин задержался надолго. Так постепенно сложился очередной новый "Аквариум". В нем электроника и клавишные стали результатом сложения мастерства Рубика и, надеюсь, моих трип-хоп идей. При этом прослеживалось влияние великого модника, директора Стаса Гагаринова, который дружил с "Deadушками". Разумеется, не стоит преувеличивать значения деяний отдельных музыкантов, "Аквариум" - это БГ, но многое в звучании и аранжировках альбома "Пси" меня до сих пор радует, так же как и эксперименты в песне "Скорбец". Помню, что основу "Пси" мы записали втроем – БГ, я и Рубик со своим компьютером - чудовищно жарким летом 1999 года на Пушкинской, не чувствуя зноя и дискомфорта. Дописывали альбом на "Мелодии". И лишь в самом конце подключился Андрей Самсонов, который сводил альбом в Лондоне. Возвращаясь к вопросу об уходе из "Аквариума" - это был постепенный процесс формирования моих собственных авторских и мировоззренческих представлений, которые уже не всегда соответствовали общей генеральной линии БГ. Я сам не понимал, что происходит, когда в начале осени 2001 году сказал Боре, что хочу уйти. После этого мы сыграли вместе много замечательных концертов – может быть, самых пронзительных в моей жизни. Борис тогда интересно сформулировал – Сакмаров ушел в творческий отпуск. Это был загадочный для меня самого момент. По сути, никаких внешних причин для этого не было. Были внутренние причины. Я тогда объяснял себе это примерно так. Одна из моих любимых Бориных фраз - "Мы выросли в поле такого напряга, где любое устройство сгорает на раз". А я в этом поле почти два десятилетия находился, с 1984 года с Гребенщиковым, и всегда ему надо было соответствовать, разделять его образ мысли и жизни. Видимо, я просто физически устал. Но теперь я понимаю, что дело было в другом. Как позже выяснилось, во мне копилась жажда собственного высказывания, и не только музыкального, но и вербального. Почти сразу после ухода из "Аквариума" я стал писать песни, постепенно собирал свою группу, с которой играю уже 10 лет. А работа в "Ю-Питере", куда я как бы перешел из "Аквариума" в конце 2001 года, процессу сочинения и исполнения своих песен не мешала. Это был промежуточный этап на пути к собственному делу, и за это я благодарен Славе Бутусову. Ну и важнейшей причиной начала моего пост-аквариумного этапа жизни стало появление в моей жизни музы и впоследствии жены Киры, которая не только поддержала мои новые стремления, но и помогла их точно сформулировать, сделала возможным их реализацию. С ней мы познакомились на концерте "Аквариума", что вполне символично и вполне по-аквариумному. Может быть, вы разошлись с Гребенщиковым не на культурном, а на чисто бытовом уровне? У любой рок-группы есть свой срок жизни, в какой-то момент она просто перегорает, как перегорел первый "Аквариум", в 1989 году уже все друг друга ненавидели. Возможно, тут случилась такая вторая волна. Я понял, о чем речь идет, и могу сформулировать. По сути, "Аквариум" перестал быть семьей к этому времени. Был момент, когда, как мне казалось, мы вдвоем с Гребенщиковым оставались, набирали новый состав под конкретную программу. Я был как бы приближенным лицом к главной идее Гребенщикова, я очень пылко этому отдавался, сейчас мне за некоторые вещи даже неудобно. Мне казалось, что под те или иные песни какие-то музыканты не подходят, надо бы других найти. Я в этом активно участвовал. Вы вообще выглядели таким серым кардиналом. Во-первых, фигура флейтиста в принципе сакральная для "Аквариума"… Серый кардинал – это не очень хорошее слово, я сам себя так называл, но это неприлично, потому что тут сразу подразумеваются интриги. Ну, скажем — правая рука Гребенщикова.
Скорее всего, да. И дело было, прежде всего, в том, что мне был очень интересен его духовный круг жизни. Естественно, любые его музыкальные идеи, в том числе аранжировочные, я подхватывал. Я был как усилитель, как резонатор. Я много чего умел и умею хорошо делать аранжировочно. А главное - философски нам всегда было о чем поговорить. А еще я придумывал прозвища музыкантам. Сур, Щур, Гончик, Рубик – моих рук дело. Интересно, что прозвища приживались только у очень близких по духу людей. А Борис наградил меня "Дедом Василием", "Казанским зверем". Так что Дедушкой я стал давно, хотя настоящим дедом – совсем недавно, с помощью сына Ильи. И когда у меня был юбилей, на 50-летие был большой концерт в клубе "Икра", Гребенщиков поздравил меня видео-обращением, в котором сказал очень интересную вещь: "В те годы, когда Сакмаров играл, "Аквариум" был прежде всего дискуссионным клубом, в котором мы разговаривали с ним круглые сутки на разные темы с небольшими перерывами на концерты". Вот это был "Аквариум". И в какой-то момент, на мой взгляд, он подошел к своему завершению, в 2001 году. И я в собственное плавание отправился, стал создавать свою семью, в прямом и переносном смысле. Сначала были проблемы, очень много потерял - в деньгах, в заработках, в статусе. Мне все говорили, что я умом тронулся, мол, что это такое, а как же обеспеченная старость. На это я говорил, что рок-н-ролл для меня – в другом. А сейчас вы с Гребенщиковым поддерживаете отношения? Общаемся, конечно. Я даже изредка поигрываю с ним. В 2004 году в Москве прошла презентация моего первого сольного альбома "Живой самолет", там мы вдвоем с Борей сыграли его старые песни, и это было чудесно. На фирме "Геометрия" в 2006 году этот концерт выпущен в виде DVD в комплекте с моим следующим альбомом "Шелкопряд". Видео с этого концерта разошлись по интернету, я изредка вижу их и радуюсь – как хорошо получилось. Борису спасибо! В те годы многие люди говорили: вы вдвоем – это уже настоящий "Аквариум". Мне это приятно слышать было, хотя я всегда прекрасно понимал, что "Аквариум" - это Гребенщиков. Интересно было записать песню "Государыня" на альбоме Марка Алмонда – Марк поет, БГ на гитаре, я на флейте, Щураков на аккордеоне… А нынешний "Аквариум" вам нравится? Это же совершенно другая группа. Вообще-то, я считаю, что это лучшее, что есть сейчас на нашей сцене. Бэнд мирового уровня. А как же иначе, когда столько жителей Британских островов на сцене! "Сокол" - великолепная песня. Сегодняшняя перевоплощенческая и экзистенциальная Борина тематика мне интеллектуально интересна, а апология вина и прочего алкоголя середины 2000-х кажется остроумной дискуссией с психоделией двадцатилетней давности. Но мне все-таки ближе "БГ-Бэнд" и "Аквариум" 90-х, та музыка до сих пор кажется очень теплой, тонкой, пронзительной, наполненной искренней любовью. Сегодня "Аквариум" другой, я это принимаю, но сердце мое там, где "Русский альбом", "Кострома", "Навигатор". Вспоминаю, как в 92-м году на пляже в Тель-Авиве перед одним из лучших концертов израильского тура мы с Борей смотрели на самолет, выполняющий предвыборный агитационный полет для одной из местных партий. Самолет инверсией что-то выписывал на иврите, а спустя несколько месяцев Борис перед концертом в Смоленске спел нам песню со строчками: "В тяжелый для родины час над нами летит его аэроплан, красивый как иконостас, и пишет, и пишет…". С Борей мы сейчас встречаемся и разговариваем не часто, но каждое его слово и высказывание – просто шедевр. Когда я случайно по телевизору увидел фильм Жан-Клода Ван Дамма "В аду" и услышал там мою с Кормильцевым песню, то сразу позвонил Боре похвастаться. Борис сказал: "Поздравляю, Дедушка! Похоже, твои финансовые проблемы решены до конца жизни!" Деньги от Ван Дамма так и не пришли, но Борис оказался прав! Он все всегда знает заранее. А если серьезно говорить, то я всегда внутренне с ним советуюсь, представляю, что бы он сказал и как бы поступил в данной ситуации. Пару лет назад мне предложили начать работу в московском театре "Ленком" на проекте Глеба Панфилова и Инны Чуриковой. Надо было по идеям Глеба Панфилова создать музыку к спектаклю, собрать живой ансамбль. Ничем подобным я до того не занимался, решился Боре позвонить, попросить совета. Он ответил просто и уверенно: "Работать с такими людьми – это просто счастье. Все остальное не важно. Берись и делай!" Как я ему теперь благодарен за совет! За два года выпущены уже два спектакля, и я мечтаю когда-нибудь увидеть БГ в зрительном зале. Беседовал Александр Филимонов http://aquarium.lenta.ru/sakmarov.htm
Дополнительные ссылки: Персона: Сакмаров Олег Адольфович