Однажды Б.Г. учился в университете ...Ходил его коридорами, дышал его воздухом. Возможно, этим стенам он обязан первыми вспышками горделивого чувства, приливами желания "стереть всех с лица земли", которых так и не дождался от "молодой шпаны". С другой стороны, любой студент университета так и рыскает в поисках людей, подобных Б.Г. Зачастую чутье их не подводит, тогда они, перемахнув Дворцовый мост, выходят на Невский. Пройтись. Где помимо Гребенщикова собственно, возможно повстречать еще кого-то такого же, но не встреченного в университетском коридоре. Вымазанный желтой глиной джип подтверждает присутствие хозяина. Тишина, покой. Бредущий мимо ленивый и нетрезвый мужик не знает, что Гребенщиков - Гребенщиков, и никогда не узнает, поэтому и не радуется соседству. - Странная это вещь - водка, - задумчиво произносит Борис, имея перед собой совершенно заиндевевшую бутылку. - Выпьешь рюмку и думаешь: "Что же делать-то теперь?.. А давай-ка, - решишь вдруг, - я еще одну выпью!" Спорить с замечанием не приходится, и мы немедленно выпиваем эту бутылку, используя маленькие стопочки. Ледяная водка льется, как сироп. Порезанные вдоль огурцы - наша закуска. Где-то очень далеко клокочет Невский проспект, его шум не долетает сюда, и туда не долетают местные запахи, и на полпути исчезает тишина. Но именно о Невском я думаю, глядя на Гребенщикова. Мало что на Невском прибавилось к описанному Гоголем. Исчезли лошади, переменились экипажи и костюмы; как всегда, к нему стремятся самые красивые люди - легкие на подъем, с веселыми лицами. Там по-прежнему хочется сорить деньгами и чем-нибудь гордиться...
- Больше того, - отчетливо произносит Борис, - я родился в трех домах от Невского в известном роддоме, потом жил на улице Восстания, в трех домах от Невского, и попеременно с этим - на углу Жуковского и Литейного, что то же самое, поскольку в одном квартале от Невского. Потом судьба немного увела меня в сторону от него, но при первой возможности я опять вернулся и существовал дальше между улицами Рубинштейна, Марата и Софьи Перовской. - И мне дико повезло с Невским, поскольку я родился на Фонтанке, против Летнего сада, и до Невского доплыть было раз плюнуть, или на барже за пятак. Бегом тоже хорошо - бежишь, бежишь - бац! - Невский! Сразу другое дело. - Причем, для меня не существует никакой разницы абсолютно, какой он был в моем детстве и какой он сейчас.
- Если даже взять детство Достоевского и сейчас, то тоже никакой разницы. Меня всегда увлекала и волновала эта его засасывающая центростремительная сила..
- Может быть, там происходит жизнь? Банально говорить, что это центр города, но судя по тому, что я всю жизнь вокруг него обретался... Значит, есть причины... Один знаменитый аристократ говорил: "Живи хоть на чердаке, но в самом центральном месте", Это очень справедливо.
- Почему?
- Просто так.
- Может быть, мы... давай-ка, еще по одной?
- Если вспомнить места, где я жил, нельзя не назвать "Сайгон", я там прожил практически лет десять.
- Теперь там музыкальная торговля... Вообрази, что с "Сайгоном" впервые познакомился как боец стройотряда. Из студентов был оперотряд, и я, заодно с милицией, пришел туда кого-то "вязать". Симпатичного какого-то дяхона арестовывали с мешком икон. Но меня сразу вытурили - не захотел стричься; после уж наведывался, как все. На Невском, и особенно вокруг "Сайгона", возникало всегда ощущение дополнительной свободы, я бы даже сказал, безнаказанности. Может, из-за постоянного столпотворения.
- Я для себя сформулировал это по-другому...
Сдержанно звякают стопочки, водка тягуче отправляется по назначению. Дружно хрустят огурцы.
- ...Если я нахожусь на Невском, значит, в любой момент в любую точку с него могу попасть, то есть из центра до любой точки ближе.
- В смысле бежать или скрываться?
- Нет, попасть куда угодно с Невского ближе, чем откуда-то.
- Это ты потому, что в университете обучался, стал математиком и так теперь судишь?
- Нет, меня просто устраивала и устраивает именно возможность максимальной близости к потоку жизни. Как я себя поведу по отношению к нему в каждый момент - это мое дело, но мне нужно, чтоб он был здесь, рядом.
- Но теперь, в связи с тем, что грянул капитализм, все места первыми заняли продавцы, поскольку здесь поток покупателей. Стало быть, архитектуру рекламой позавесят и сплошь будут одни магазины и зеркальные двери?
- Опыт прогрессивных цивилизованных стран показывает, что центральные места не так уж плотно заселены торговлей, больше какими-то такими местами, где люди могут сесть, поговорить, выпить и закусить. Я думаю, на Невском нужно строить именно такие кафе, чтоб он сохранил свое значение культурного центра.
- Одно лишь представление о Невском облегчало мне некогда суровую солдатскую службу. Вернусь, думал, и сразу сюда. Куплю вина, и к Гребенщикову.
- С меня центра города достаточно. Мне приятно, что у меня дом в таком месте, куда людям легко дойти. Я имею в виду друзей...
Вторая бутылка подошла к концу, не успев оттаять. Хмель совсем отступил. Весенние комары сладостно впились в шею. Припомнился гигантский подъезд Гребенщикова (на ул.С.Перовской), нарочно придуманный архитектором для клуба самоубийц, отчаянные надписи на стенах, костры, плащ-палатки ходоков со всей территории СССР, всю ночь ждущих у дверей кумира и мучительно думающих: "Что? Что спросить у Бориса Борисовича?.."
...Я что-то спросил, но сбивчиво, имея в виду, что Борис и православного вероисповедания, и буддизму привержен.
- Я никак не могу взять в толк, почему у людей такое представление, что у нас один Бог, а у мусульман, к примеру, другой! - сразу загорячился Борис, и глаза его сверкнули.
- Нет-нет! - спохватываюсь. - Не у всех такое представление! Мне какое уж досталось от родителей с малолетства, такое и есть. Я не против мусульман... Хорошие люди! Вопрос, опять же, интимный...
- Важно понять, что Бог все равно у всех один. Просто все называют его по-разному. Можно смотреть на Бога глазами китайцев, глазами русских, турок, - видишь много картин, но в сущности - это одна картина. Говорят: "Возлюби ближнего, как самого себя", или больше, чем самого себя, и тогда тебе Бог откроется и начнешь жить по-человечески! Общение с Богом - это самое интересное, что человека ждет на земле, поскольку Бог бесконечен. Надо найти пути к этому. Тибетский буддизм убедил меня в первую очередь тем, что наиболее ясно объясняет, какие шаги нужно делать, и независимо от всякой мистики ты напрямую работаешь со своим сознанием. Очищаешь сознание. Речь только об этом. В голове столько хлама, столько пыли, что никакому Богу там места не хватит.
- Борис, но как же?.. нет ли противоречия в этом суждении с твоей работой на сцене? Ведь огромные залы обращены к тебе. Ты им, отчетливо не объяснив, сразу поешь... Их головы забиты хламом.. Сбоку Ляпин засаживает на гитаре...
- Я даже не понимаю, в чем может быть противоречие. Если человек пашет землю, - указал Борис рукой на пахаря в поле, - разве может быть противоречие между ним и Богом? Любая религия подходит и для пахаря, и для слесаря, и для музыканта в том же числе!
- Да, вот и Александр Сокуров тут по телевизору обмолвился, что для него высшая, самая достойная деятельность - это, конечно, композитор, человек, сочиняющий музыку, а не кинорежиссер, к примеру. Он еще прибавил, что ничего уж оригинального нельзя создать, все уже есть. Так как полагаешь насчет оригинальности?
- Существует только одна форма, одно гармоническое соотношение между орбитами планет. Те же соотношения лежат в основе музыки, те же в основе того, что мы воспринимаем гармоническим в человеке. Это одни и те же числа. Но со временем форма эта начинает застаиваться, доходит до своего абсолютного развития. Тогда нужен элемент хаоса, обновляющего, расширяющего эту систему. Но числа остаются те же.
- То есть оригинальность сопутствует некоторому хаосу и разрушению?
- Обновление это. Что-то умирает, что-то обновляется.
- Ну а, например, задержаться на чем-нибудь полюбившемся стареньком нельзя? - прошу я, чуть не всхлипывая от жалости к уходящему. - Смотри, как неизменна природа! Листья опадут, и точь-в-точь такие новые вырастут. Красота?
- Ну хорошо. И будешь всю жизнь петь старенькое! Сначала это будет новеньким, а через 40 лет будешь зарабатывать на хлеб с сыром тем, что будут тебя слушать люди, которые с тобой выросли, и вспоминать со слезами: "Как хорошо мне было в 18 лет, меня и девушки любили. Теперь мне 45, меня девушки не любят, так я буду слушать музыку, которая мне нравилась, когда меня любили девушки".
- Я, Боря, к тому веду, что стремление к новизне не апокалиптично ли? Не разрушительно ли? Не изучив старого, не насладясь им как следует, все требуют новенького. И это во всем - и в науке, и в технике, и в искусстве. Лишь от тоски и предчувствий нехороших иногда хватаются за старое.
- Апокалипсис - это ведь конец света. Когда люди теряют человеческий облик, перестают любить друг друга, а начинают любить средства, возвышающие их лично. И гибнут. Антитеза этому такая - не теряй человеческого облика, люби ближнего как самого себя.
- Это ты широко берешь. А вот если художник пишет картины одна другой лучше и вдруг убеждается, что даже искусствоведам это нелюбопытно? Зато если залудить инсталляцию, то многие сбегутся. Он кисть откладывает и через не хочу прямо лудит инсталляцию, которая "ни уму ни сердцу", в сущности.
- Один поэт писал: "Быть знаменитым некрасиво". Любой настоящий художник делает то, что диктует ему душа, а не то, что диктуют рынок или газетные средства. С другой стороны, в стоячем пруду вода зацветает и становится негодной для питья и для жизни. Нужен приток свежей струи. Художник должен чувствовать все это.
- Точно. Здесь вот неизменная природа, водоемы, колосовые, стручковые, а там, на Невском, бьют наисвежайшие струи.
- В мире все время все меняется, - пригорюнился Борис.
- И это сбивает с толку. Недаром философы уходили в пустыни или забирались в бочки.
- Движение чувствуется и в самой глубокой пещере, атмосфера всей земли меняется, - глядя вдаль, Борис тянется за гитарой, пристраивает ее поближе. - Был раньше замечательный садик на углу Невского с Мойкой, так давно уж закрыт. Раньше меня "Сайгон" интересовал, теперь нет. Все меняется...
Как-то тяжело и неохотно застонали струны в пальцах Гребенщикова, он запел кому-то, сидящему позади меня:
Я спрашивал у матери, Я мучил отца вопросом, Как мне уйти от моего Скорбеца?..
Беседовал Виктор Тихомиров Журнал "Санкт-Петербургский университет"№ 13 (3409)
Дополнительные ссылки: Статья в толковом словаре: Сайгон Статья в толковом словаре: Старая квартира БГ Персона: Тихомиров Виктор