- Александр, вы только что сказали, что до сих пор играете вместе с Аквариумом. Это была ваша первая группа в Ленинграде в то время, еще до того, как вы стали играть с КИНО? - Да, это так. Я начал играть в группе в 1983 году, а до этого в нескольких так называемых профессиональных группах, это была совершенно другая сцена, и я хотел это изменить. Я был связан с Аквариумом через двух одноклассников. - Кто они были? - Саша Ляпин и Дюша Романов. Поэтому я всегда был рядом с группой, и когда они узнали, что я что-то ищу, то сначала дали мне возможность записаться с ними, а потом, летом 1983 года, Борис пригласил меня в группу. Так я начал играть с Аквариумом. - Вы говорили о конце семидесятых. - Да, тогда мой школьный друг Миша Малин сказал, что я должен начать учиться музыке. - Когда вы начали? - На басу я начал играть, когда вернулся со службы в армии, так что мне было двадцать один год, когда я начал играть на басу. Я играл на гитаре в детстве, но я не думал заниматься чем-то серьезным, просто когда я пошел в армию, я решил, что хочу быть музыкантом – что я не хочу продолжать учиться в технологическом институте на химика. Это не для меня. - Я видела на фотографиях, которые есть в архиве Евгения [Козлова], что вы играете на прекрасной бас-гитаре. На фотографиях 1984 года она выглядит очень профессионально. - Белая. - Белая, точно. - Ну да, я до сих пор в ней играю. - Как она у вас оказалась? - Ну, получить ее было большой проблемой, очевидно, из-за стоимости. Это был очень дорогой инструмент. Мы говорим о диапазоне цен того конкретного года. Мой друг и друг Юрика Каспаряна, студент из Финляндии, приехал по студенческому обмену в Ленинград, и они уговорили его привезти этот инструмент. Он продал его мне, просто чтобы оплатить свое пребывание. Я на самом деле наскребал деньги у всех своих друзей и еще пять лет выплачивал… - Но оказалось, что интуиция вас не подвела, - Ну да. Мне это показалось правильным выбором, но теперь я понимаю, что дело не только в интуиции. Вы можете заставить инструмент играть руками, но голова и сердце - в вас. Вы все равно можете добиться желаемого от любого инструмента. У меня было много инструментов с тех пор, и я думаю, что инструмент может иметь для вас некоторую сентиментальную ценность, и у него красивый дизайн, но без вас, вашего сердца или ваших способностей он не будет играть. - Она все еще белая? - Она пожелтела, потому что верхний слой лака, он просто пожелтел со временем. Мне пришлось немного его отреставрировать, потому что дерево на самом деле становится лучше со временем, но металл - хуже, поэтому мне пришлось заменить колки, они сломались в какой-то момент, когда я был в Германии,Я гастролировал с группой по Германии. - Мне сказали, что когда группа КИНО только формировалась, им нужен был басист, и они каким-то образом вас «одолжили» у Аквариума. Это правильная интерпретация? - Ну, я всегда натыкаюсь на эту интерпретацию, хотя она не совсем верна. Мы все были друзьями и постоянно встречались, и когда момент настал, я сказал Борису [Гребенщикову], и он был не против. Он не «одалживал» меня [Смеется] - Но вы ведь недолго играли в КИНО? Около двух лет? - …два с половиной года. - В музыкальном плане, очевидно, вам комфортнее в Аквариуме? - В социальном плане мне было комфортнее с Аквариумом, но в музыкальном плане КИНО экспериментальнее. Я любил эксперименты в музыке, я всегда пытался пробовать что-то новое. Например, в то время я был полностью одержим Миком Карном, басистом из группы Japan. Его игра была очень странной. Я пытался узнать, как он это делал, но о нем не было никакой информации, поэтому я просто пытался копировать то, что он играл, с записей. - У вас были записи? - У меня были кассеты с некоторыми альбомами, и я пытался скопировать эти вещи. Иногда это было немного странно, потому что я не мог понять все трюки, которые он использовал. Теперь это очень легко понять, потому что он использовал все эти странные настройки на своем басу,.. В то время это действительно очень сильно повлияло на мой стиль. - Считали ли вы себя в то время, о котором мы говорим, в начале 1980-х, профессионалом, или вы все еще чувствовали, что вы… - Я никогда не был профессионалом. Профессионализм приходит из образования и школы, всех этих традиций. Я никогда не был этим увлечен, я никогда не изучал никакую традицию серьезно. Мне нравится много разных стилей музыки и классическая музыка также, но я никогда не изучал ее академически. Я учился в музыкальном институте полтора года, но бросил, потому что много гастролировал. Как я теперь понимаю, любая школа для артиста сужает его воображение. Она делает его полностью сосредоточенным. Он не будет открыт для любых других форм искусства. - Это напоминает мне слова Евгения Козлова о том, что «к счастью, меня не приняли в Мухинское училище, иначе я бы сегодня занимался тем, чем занимаются все остальные». - Вот и я говорю. Ваше образование всегда имеет обратный эффект. - То есть вы хотите сказать, что научились играть самостоятельно? - Да, сам. - И улучшил свою технику, слушая… - … слушая и копируя материал и пытаясь включить его во все, что я играл. Очевидно, будучи самоучкой, когда вы интерпретируете материал, вы меняете его так, как вам удобно, потому что вы не слышите его так же ясно, как хорошо обученные профессионалы. Но через свою интерпретацию вы отдаляетесь от оригинала и приближаетесь к тому, кем вы являетесь, в любом искусстве. - Но музыка, которую вы играете, в основном, была написана для группы Аквариум или для группы КИНО. - Да, но она не была аранжирована. Когда у нас была новая песня, например, Борис [Гребенщиков] или Виктор [Цой] приносили ее и играли на гитаре – остальную часть аранжировки мы делали сами. Конечный продукт – это наш вклад – как мы на самом деле чувствовали, что должно быть сделано, потому что никто не имел ни малейшего представления о том, чего мы хотим добиться и какой результат мы получим. Мы все были как любители. - Сначала вы просто записывали свою музыку на кассеты, а потом копировали кассеты? - У меня до сих пор есть кассеты, которые я на самом деле оцифровал. Я отдал цифровые копии Саше [Александру Цою|, потому что они принадлежат ему. - Он собирается их переиздать? - Он сказал, что да, он хочет их переиздать, но дело в том, что в моем случае это были мастер-копии с оригинала, и они активно использовались в течение нескольких лет, потому что я копировал для людей. Я фактически жил на эти деньги. Я их продавал. По пять рублей за штуку. Дело в том, что пленки изношены. Но, похоже, это единственные оставшиеся оригиналы. - Мастер-кассеты больше не существуют? - Никто не знает, где они. Более того, у Андрея Тропилло, который записывал «Начальник Камчатки», где-то был весь его оригинальный материал, но в какой-то момент он начал сходить с ума и сильно пить. У него было место, где он все это хранил, он снимал это место. Несколько лет он не платил за аренду – что бы это ни было, за свою мастерскую, поэтому они все конфисковали, включая пленки, и никто не знает, где они сейчас. Тропилло был тем парнем, который на самом деле записывал всех нас. Борис, например, был мудрее, потому что он успел сделать цифровые копии всех своих альбомов, с оригинала, пока они были доступны. А поскольку Виктор умер таким молодым, то каталог в тот момент никого не волновал. Все пошло не так. - Вы прекратили играть в КИНО в 1985 году? - Апрель 1986 г. - Вы когда-нибудь возвращались? - Нет - Вы, очевидно, встречались с ними на сцене, на концертах Поп-механики. - Да. Думаю, мы все еще были друзьями. Между мной и Густавом была небольшая напряженность. В конце его жизни мы пару раз говорили по телефону и хотели встретиться, но он был болен, так что мы так и не встретились. Думаю, Виктор [Цой] сначала очень тяжело это воспринял. Он очень-очень расстроился, когда я ушел. У меня не было особого выбора, правда. Сначала я начал играть в Аквариуме, а потом несколько лет играл в КИНО – и не смог совмещать. Мне пришлось выбирать. Аквариум был моим поколением, а КИНО были на шесть лет моложе. У них была немного другая «тусовка», чем у меня. - То, что вы называете «социальной жизнью». - Да. Я думаю, что с моральной точки зрения это было правильно. Я не мог поступить иначе. Трудный выбор. Иногда думаешь, что могло бы быть, если бы ты поступил по-другому. - Но тогда бы вы, наверное, сегодня не играли с Аквариумом. - Да. - Сегодня будет концерт Аквариума. Сколько участников старого состава все еще... - Только Борис и я. Только мы двое. Виолончелист Сева Гаккель перестал играть в 1987 году. Затем он открыл в Санкт-Петербурге клуб "Тамтам". Это было большое дело, и он на самом деле взрастил много групп в этом клубе. Благодаря ему это была самая большая альтернативная музыкальная сцена в Санкт-Петербурге в 1990-х. Он и сейчас пишет музыку, но работает менеджером сцены в клубе А2, одном из самых больших концертных залов в Санкт-Петербурге. - Позвольте мне вернуться к выступлению, которое, как вы сказали, было для вас важным, выступление Поп-механики в Хельсинки в 1995 году. Вы сказали, что оно было последним, в котором вы участвовали. Если говорить о том, как это было поставлено, о драматургии, оно не было спонтанным событием – было довольно хорошо организовано, и были репетиции, я права? - Да, была репетиция, было много разных костюмов и всего остального, что мы привезли на грузовике из Санкт-Петербурга. Эти костюмы были собственностью «Ленфильма», и у Сергея [Курёхина] был с ними договор, они ему это одолжили. Мы поехали туда на автобусе. Это было очень смешно, всю дорогу туда и обратно. Все были с семьями. Сергей был с маленьким сыном Федей, а я был с женой… Это очень-очень приятно вспоминать. - Как отправиться в отпуск? - Вот именно, все вместе, да. A Magical Mystery Tour. - Понятно. Я знаю это по описанию из книги Кушнира, но мне кажется, что он немного преувеличил некоторые эффекты, его ведь там не было. - Он просто это выдумал. - Большую часть. - Я на самом деле пытался читать некоторые из его книг. Он выдумывает всякую ерунду. Он использует слухи вместо настоящей информации. Может быть, он хороший журналист, но он не тот человек, который приводит правдивые факты или описывает всю ситуацию правильно. Он любит немного раздувать вещи. - Довольно забавно это читать, но, конечно… Мне любопытно, потому что я знаю, что в те годы Курехин был довольно сильно вовлечен в чтения [сочинений] Алистера Кроули. Я провела некоторые исследования на эту тему, и это пришло от Александра Дугина в основном, но не только. У него действительно была эта идея преобразовать все, может быть, с помощью эффектов на сцене, но если вы посмотрите фильм из Хельсинки, это больше похоже на чистое веселье. - Да. - А вот петербургское выступление с речами — это уже несколько иное… - Ну, я не знаю, я должен посмотреть выступление в Петербурге. Видите ли, все говорят о Дугине и его связях с Дугиным и Лимоновым и всем остальным. Но для меня Сергей [Курехин] был тем же Сергеем всегда. Может быть, он был связан с этими ребятами, но это вообще прошло мимо меня. Я ни с кем из них не встречался, я помню только одну вещь – когда он вел ту программу по ТВ, когда он назвал Ленина грибом. Это было его единственное политическое заявление, которое до сих пор со мной. Вся эта связь с Дугиным — все говорят, что это темная сторона, что он перешел на темную сторону, поплатился и умер — чушь собачья. - Я понимаю. Но я читала некоторые из его комментариев, которые он написал для журналов в 1995 и начале 96 года о его видении того, каким должен быть мир, как должна быть устроена революция и как бороться с буржуазией. Очевидно, в его работах было это влияние – его нельзя отрицать. - Может быть, да. Но он всегда был очень… увлекающийся. Знаешь, очень… - Харизматичный? - Нет, не харизматичный. Он был харизматичным, он был любопытным – он хотел пробовать всякое, он был экспериментатор. Это был один из его способов исследовать какие-то другие стороны. - Многие были просто полностью очарованы им, и он был прекрасным музыкантом и очень экспериментальным, и он много сделал для ленинградской сцены. А затем смотрите на другую сторону и пытаетесь как-то понять человека без двусмысленностей, которые, конечно, были. Но мне казалось, что, возможно, в какой-то момент он хотел сделать что-то серьезное, что-то, что оказало бы большое влияние на общество – как он сказал: «Самое большое шоу сейчас – это политика». Он не был удовлетворен той ролью, которую музыка играла в обществе. - Может быть. Но мы можем только догадываться сейчас, потому что мы видим – на самом деле, он не добился никаких шагов в этом направлении. За исключением того концерта в Санкт-Петербурге, о котором вы мне сейчас рассказали, с речами. Это могло бы произойти, если бы его убедили и он бы следовал по этому пути несколько лет. Для этого ему пришлось бы полностью сменить свой имидж, и стать не просто артистом, а политиком, и попытаться заработать голоса людей из своего окружения, нарастить последователей и все такое. Я не знаю, добился бы он успеха на этой политической платформе. Сомневаюсь. - Может быть, он хотел стать магом. - Возможно, так и было. Потому что часть его выступления всегда была связана с магией, с трюками. Он был трикстером, определенно. - Что вы испытали на сцене, когда играли с ним в Хельсинки? Это была просто чистая радость, вам просто нравилось там находиться? - О, было очень жарко, я был одет как палач, весь в этом большом бархате, пальто и шляпа, и у меня были только дырки вместо глаз. Я потел внутри. Это было очень трудно, но, очевидно, смешно, и со стороны, по кадрам вы можете видеть, что это выглядит уморительно, все представление там, совершенно безумное. - А в музыкальном плане? - В музыкальном плане это было иногда очень жестко. Знаете, у меня на YouTube есть это на канале. Фанаты KИНО вообще не понимают Поп-механику. Они говорят: «Что это за хрень?». Они не получают того удовольствия. - Он был, наверное, единственным человеком, который был способен… - …собрать воедино этот масштаб событий. - На определенный период времени. - Он был любимцем нашей компании, наших друзей, для многих из нас. Вот почему, когда он звонил, никто… никто не задавал никаких вопросов, все были рады это сделать. Обычно перед Поп-механикой у нас была всего пара часов репетиции в день – утром, с последовательностью действий, чтобы мы поняли. - Вы ездили в Ливерпуль [в 1989 году]? - Я не поехал в Ливерпуль. Поехал Саша Ляпин. - А Стокгольм [в 1988 году]? - Я не поехал с ним в Стокгольм. Это был тот год, когда я был в Америке, в Штатах с Борисом [Гребенщиковым], с его проектом, вы помните его, Radio Silence. Он выпускал его на CBS, и я был с ним. Поддержал его туром, гастролировали с ним. Так что большую часть того года я был вдали от страны. Я вернулся в конце 1989 года и тогда я начал постоянно гастролировать с Сергеем. Пару лет мы ездили вместе – в Берлин, Амстердам… - … Любляна? - Наверное, да. - У меня есть – более или менее – хроника деятельности. - Италия… - Основное внимание уделялось с 1989 по 1991 год, не так ли? - Да. - … гастроли за рубежом. И потом, выступлений «Поп-механики» в Петербурге и за рубежом было немного, совсем немного. - Да. - А потом у нас были эти два важных события в 1995 году. Я бы сказала, что в основном Поп-механика охватывает восьмидесятые, период перестройки. - Да, это началось с 1984 года. Я был на одном из первых выступлений в той студии Эрика Горошевского, на Чернышевского. По-моему, есть запись этого. - Я бы хотела задать вам последний вопрос – пару вопросов. Об игре с Аквариумом и о том, что происходит в России. Как бы вы описали развитие, строго музыкальное развитие Аквариума? Те, кто приходил на концерт, скажем, в восьмидесятых, и пойдут на концерт сегодня, испытают ли они то же самое или они бы сказали... знаете, как Боб Дилан начал играть на электрогитаре, люди говорили – это уже не он? - Люди всегда говорят всякое. Борис играет много разных стилей, он пытается совмещать, например, немного латино, а потом играет немного регги, а потом немного рок-музыки. Он много смешивает стилей. И у него были периоды, когда он играл только регги. Пару лет он был полностью одержим этим, чувствуя, что это очень важно. В настоящее время концерт длится около четырех часов… - Четыре часа? - Да, мы играем четыре часа. Я бы сказал, процентов шестьдесят из них - это старые песни, из восьмидесятых, которые и сегодня очень актуальны, люди от них в восторге, потому что в них невероятная поэзия и образы. - Они вам подпевают? - Да. Это его расцвет, его золотой век. Остальные сорок процентов - может быть, двадцать процентов - это новые песни, которые ждут, чтобы кого-то завоевать, и некоторые песни из девяностых, которые мы также играем. У них также есть определенный привкус. Они не слишком близки моему сердцу. Мое сердце было с текстами песен Аквариума и музыкой Аквариума в основном в восьмидесятых. Современные вещи трогают меня по-другому. - В чем была сила восьмидесятых? - Ты имеешь в виду вообще? Или для Бориса, для Аквариума? - О ваших чувствах к Аквариуму. А может быть, и о ваших чувствах к КИНО, ведь мы говорим о восьмидесятых. Что было особенного? - Я не хочу показаться слишком ностальгирующим, потому что мне не нравится ностальгия. Было что-то особенное в тот период времени. Нам повезло, что мы все переживали это в течение нескольких лет, в то десятилетие, потому что это десятилетие в Санкт-Петербурге было очень особенным. Это было абсолютно, несомненно, волшебное время для всех нас - для художников, музыкантов, для всех, кто представлял альтернативное искусство. Альтернативное искусство расцвело в Санкт-Петербурге в то десятилетие. Так что мы были счастливы, и мы были избранными, потому что знали друг друга много лет, мы все выросли вместе. Это было очень маленькое закрытое сообщество. Позже все больше и больше людей из городов страны приезжали в Санкт-Петербург, потому что для них это было очень особенное время. Например, Бутусов, Шевчук, Башлачев, исполнители и авторы песен. Они приезжали в Санкт-Петербург, потому что их хотели видеть частью этой сцены. Но изначально нас было, наверное, челавек сто, все друзья, мы встречались в «Сайгоне», у нас не было мобильных телефонов, мы встречались в «Сайгоне» каждый день за чашкой кофе и новостями, и когда что-то случалось, мы куда-то шли, что-то делали. Никому не приходилось серьезно работать. Это тоже было очень важно. Мы все были свободны, как птицы. - Интересно, что вы говорите «сто человек», потому что я в одной из своих статей кратко описала тот период, и написала «не более двухсот, но это нужно проверить». Но я щедрее, чем вы. - Я преувеличиваю – преуменьшаю. - Сто или двести, разница совсем небольшая. - Да. Это было очень закрытое сообщество, очень маленькое, но очень родное в каком-то смысле. Мы были так счастливы и очень горды этим, потому что – по сравнению с Москвой, где вообще ничего не происходило... У них также была эта рок-лаборатория, которая пыталась вырастить какую-то альтернативную музыкальную сцену. Но это не сработало. Была одна группа в Москве, Звуки Му, и все. - Мой последний вопрос: вы уже видели фильм «Лето»? - Да, я видел фильм «Лето», и это просто – как бы это сказать? Это просто «ваниль», вот и все. - Действие фильма происходит в самом начале восьмидесятых, по крайней мере, так говорит режиссер. - Они пытаются представить начало восьмидесятых, но это сделано с хипстерским менталитетом, и это очень узколобо, приблизительно. На самом деле ничего не работает. Мне не нравится парень, который играет Цоя. Я думаю, что он вообще ничего не понял. Я не говорю, что этот фильм плохой. Я говорю, что этот фильм не показывает нас, и я говорю, что этот фильм может быть полезен для молодого поколения, чтобы открыть что-то для себя и попытаться углубиться в тот период времени. Но ничего близкого к … - Я знаю, что Борис Гребенщиков тоже… - Ну, он был еще более радикален. Он прочитал сценарий и сказал: «Это потрясающе, это даже близко не похоже на диалоги, которые были бы в нашем сообществе в то время». У всех нас были свои слова, свой сленг, и им следовало бы сохранить его, если они хотели, чтобы это было близко к тому, что произошло тогда. В противном случае это дешевая интерпретация. - Признаюсь, я его не видела, только отдельные фрагменты, но сразу подумала – это не похоже на настоящие восьмидесятые. - Дело не в подлинности. У них там есть эти музыкальные моменты, кто-то в поезде начинает петь «Я пассажир» — эту песню Игги Попа, и все такое. Мне это не понравилось. Я не купился. Ханнелор Фобо https://www.e-e.eu/Alexander-Titov/index.html