автор фото: Павел Дацковский "Музыкант должен жить на милостыню" Борис Гребенщиков появился в ресторане отеля «Украина» из ниоткуда. Впоследствии, минут через 40, так же неожиданно он растворится в пространстве, чтобы материализоваться вечером уже на концерте. На белой скатерти расставлены тарелки с печеньем — скромная трапеза в компании БГ. «Три стула — значит, должно быть три тарелки. И с этой стороны тоже», — советует Гребенщиков. «Я вообще не ем, пост. Но кофе с молоком — отлично». За столом — несколько журналистов. Спрашивают у лидера «Аквариума», одного из отцов-зачинщиков русского рока, о счастье и глобальных взглядах на жизнь, о мировоззрении и прочих философских, но, в общем-то, предсказуемых вещах. Начитанный и опытный Борис Борисович улыбается, местами лукавит, время от времени выдает очередной авторский афоризм. «Вы счастливый человек?» — «Я не уверен, что я человек. И я плохо понимаю, что значит слово “счастливый”. Для полного счастья лично мне не хватает окончания ряда войн, ведущихся сейчас на Земле и массы других вещей, которые в корне изменили бы политико-географическую ситуацию на этой планете. Но я отдаю себе отчет, что если бы мои желания сбылись, вероятно, жизнь на планете подошла бы к концу, потому что такого, чтобы везде был рай, на земле не бывает. Особенно в России». «Если бы я менял мир к лучшему… Представьте, вот я скажу об этом журналистам — и все это немедленно кончится. Вы это опубликуете, соответствующие органы примут соответствующие действия… Зачем? Нет-нет, я ничего не делаю». «Я никогда в жизни не мечтал, я не знаю, что это такое. Мне это незнакомо в еще большей степени, чем понятие “счастье”. Мечтать — это как вообще? Расскажите, может, я что-то упускаю?» «В мире никогда не было более аморального существа, чем я». «Маркиза де Сада вполне могли бы избрать… Чуть было не сказал неполиткорректную вещь. В общем, избрать. Он был значительно лучше многих политических деятелей, о которых я что-то слышал». «Как только политика вторгается в мою жизнь, она получает каблуком в лоб. Так было и так будет. Я не допускаю грязи в помещении». От Open.ua на встрече с Борисом Борисовичем присутствовали Сергей Кейн и Влада Григорова, обсуждали с Гребенщиковым термозубы, советы Дэвида Боуи, женщин в рок-музыке, жизнь и смерть рок-н-ролла, музыкантов от Бога, почему музыканты должны зарабатывать на жизнь грабежом, что дает творческому человеку техническое образование и многое другое. Сергей Кейн: Прочитал первые отчеты о вчерашнем концерте в Москве — все недоумевают по поводу такой штуки как «Термозубы: публичный беспорядок в четырех актах». Эксцентричное действо, во время которого барабанщик Лиам Бредли пел, а вы прыгали по сцене и изображали полет, да и вообще, на первый взгляд, творился полнейший хаос. По отзывам прессы мне это напомнило давнишнюю ситуацию на сцене Ленинградского рок-клуба, когда вы с Майком Науменко взялись своеобразно поддержать выступление ансамбля «Выход». Тогда в газетах писали: «Музыки слышно не было, но создавалось устойчивое ощущение, что прошел товарный поезд». Правильно ли провести здесь параллель с «Термозубами», и что это вообще вчера было? Борис Гребенщиков: Какое счастье! Наконец-то мы сделали что-то, чего никто не понимает! Я счастлив. Должен сказать: чтобы понять все, нужно будет прочитать либретто этого публичного беспорядка. Оно сейчас переводится на китайский и тибетский, потом будет помещено на один из сайтов, но где именно — я пока сказать не могу, потому что мне хочется, чтобы люди сами нашли. Оно будет. А термозубы — это очень важная нить истории человечества, особенно истории Европы, которая скрывалась 702 года, и вчера, наконец, была обнародована, в соответствии с завещанием великого магистра ордена тамплиеров Жака де Моле, публично сожженного на Île de la Cité (примечание: остров Ситэ на речке Сена) в 1314 году по приказу Филиппа IV Красивого и Римского папы Климента V. Пока — все. Влада Григорова: Недавно 29 естественных альбомов «Аквариума» стали доступны в Сети… БГ: На самом деле, они всегда были доступны в Сети. ВГ: Это мы знаем. Но теперь они доступны официально. Сейчас тема пиратства и бесплатной музыки очень актуальна — все обсуждают, насколько это правильно или неправильно, насколько бьет по карману музыкантов. Чем обусловлено ваше такое решение и что вы можете сказать по поводу музыкального пиратства и музыки в интернете? БГ: Один мудрый человек заметил когда-то, что музыканты должны заниматься музыкой, а на жизнь зарабатывать грабежом, торговлей незаконными, не упоминаемыми здесь препаратами — любым родом деятельности, только чтобы не путать музыку и деньги. Музыка — это одно. Деньги — это другое. Они находятся в разных вселенных и не имеют между собой ничего общего. Человек, который занимается заработком денег, никогда не сможет играть музыку. Он может думать, что играет музыку. На самом деле он зарабатывает деньги. ВГ: Может ли музыкант, посвящая всего себя музыке, не думать о деньгах? Занимаясь творчеством все время, человек не имеет возможности думать о чем-то еще… БГ: Совершенно верно. Поэтому он должен жить на милостыню. ВГ: В виде билетов на концерты? БГ: В частности. СК: Продолжая эту тему, вы ведь часто говорите, что музыка и шоу-бизнес — вещи несовместимые, и это естественный порядок вещей. Конкретно в Украине сейчас складывается такая ситуация, что группы, которые собирают на концертах полтысячи или тысячу человек, уходят из музыки, потому что аудитория замирает на этом количественном уровне и не растет. Группа продолжает развиваться музыкально, но аудитория остается прежней. И единственный вариант расширения — тот самый шоу-бизнес. Вот здесь-то молодые как раз и сетуют на то, что вы считаете естественным, то есть, что музыка и шоубизнес — вещи несовместимые. По вашему мнению, как разрубить этот гордиев узел? БГ: Шоу-бизнес не должен заниматься такими делами. Шоу-бизнес должен заниматься группами, которые с удовольствием делают все, что им скажут. Все, что скажет папа. СК: Что тогда делать группам, которые разочаровываются, ждут — ну или уже даже не ждут — культурных изменений от страны, властей, социума? БГ: Написать гениальную песню. Всего-то. И гениально ее сыграть. Очень хорошее средство. ВГ: Расскажите о трибьюте в рамках проекта «Re:Аквариум», который сейчас успешно запустился. БГ: Люди играют наши песни и записывают их, это нам очень большой… не то что плюс — это почесть для нас. Я им благодарен. Естественно, я не могу это не поддерживать. ВГ: А вы слышали уже что-то из этих каверов? БГ: Я слышал некоторые песни, конечно. ВГ: Наверное, не очень корректно будет спрашивать, что вам понравилось больше? БГ: Вы знаете, я не могу на это ничего ответить. Если бы я слышал свои песни по-другому, то я бы их так и делал. Я считаю, что у каждого есть право слышать песни по-своему, по-своему их делать. Поэтому я просто кланяюсь всем, а сам остаюсь при своем мнении. СК: Вы активно выступаете за подлинную энергию в музыке и за честность. По вашему мнению, кто из современных мировых музыкантов — самый честный в своем творчестве? БГ: Лайдон. Джон Лайдон, например. СК: До сих пор, нынешний? БГ: А мне вполне понравился его новый сингл, который поступил в интернет. Очень симпатичная песня. СК: Еще варианты? БГ: Я считаю, что ребята из бывшего R.E.M. все-таки были очень хороши. Если перечислять сейчас… Мне не хочется называть стариков каких-то понятных и очевидных, а новые группы я не так хорошо знаю, чтобы с уверенностью сказать, что вот этот человек мне очень нравится. Есть люди, которые меня интересуют с определенной стороны, но чтобы кто-то так уж завладел моим сердцем — навскидку сказать такого не могу. Но я уверен, что из тех, кто есть сейчас, примерно четверть — вот такие и есть. Всегда есть замечательные люди, о которых даже не сразу вспомнишь, но они при этом держатся молодцом. СК: Вы окончили Ленинградский государственный университет, ваша специальность — прикладная математика. Как думаете, чем обусловлено, что люди с техническим образованием часто становятся передовыми музыкантами? И что лично вам дало это образование? БГ: Давайте я начну с конца. Это образование дало мне необходимую… не отсрочку от армии, а искомое мною «не хождение» в армию. То есть, я обошел армию по дальней дороге, и это была единственная цель. СК: И единственная польза? БГ: Нет, пользы было много, потому что я провел шесть лет — пять лет учебы и год «академки» — в очень неплохом месте, в очень неплохой компании, и занимался всем, чем я хотел заниматься, без всякой помехи. Я считаю, что это были райские годы, и только теперешнее время может оказаться лучше. Было очень хорошо, а теперь — еще лучше, в том смысле, что даже экзамены сдавать не надо. Делать вид, конечно, что я их сдаю. Это что касается университета. А что касается пользы математической — я думаю, что любое образование развивает ум, закаляет. Чтобы мускулы оставались в форме, нужно их упражнять. Математика — худо-бедно, даже когда я ее не хотел делать, — все-таки как-то мускулы формировала. Голова у меня все еще работает — может, именно благодаря университету. ВГ: Вопрос об одном из ваших ушедших коллег и друзей, если можно. Недавно умер Александр Николаевич Житинский, который был Рок-дилетантом и, насколько я могу судить в ретроспективе, внес немалый вклад в развитие и популяризацию рок-музыки. Можете вспомнить о нем что-нибудь особенное? БГ: Не знаю, какой вклад Саша мог внести в популяризацию музыки — то есть, может ли писатель популяризировать музыку, но тот факт, что он искреннее, от всего сердца в это включился, завелся, любил это… Он был щедрейшим человеком и помогал всем, кому мог. Один раз он даже пустил меня к себе жить. Несколько месяцев, когда мне негде было жить, мы с женой жили у него. Таких людей можно по пальцам пересчитать. Замечательный человек. ВГ: В конце своей книги «Путешествие рок-дилетанта» Житинский написал такую фразу: «Рок-н-ролл жив, а мы уже не очень». Что с рок-н-роллом сегодня? В 84-86-ом году казалось, что рок-н-ролл мертв, потому что он вышел в массы. Потом он ожил, потом снова умирал, потому что появился шоу-бизнес, и очень многое его затмило… Сейчас — он жив? он мертв? Что с ним? БГ: То, что вы говорите — очень интересно. Давайте попробуем разобрать это по датам, которые вы называете. Середина 80-ых — о, это был самый пик! Это был такой музыкальный пик, просто фантастический. Когда мы уже стали что-то уметь — я говорю за всех, и за Майка, и за Витьку (прим: очевидно, Виктора Цоя), за всех. У всех все получалось, все шли от высоты к высоте. Это было фантастическое время. Потом у нас сняли засов с клетки — нас выпустили в мир. Мир оказался к этому не очень готов, по счастью, но это естественно. Тогда все было еще более интересно. Я помню время, когда мы с группой «Адо» играли шесть концертов в Минске, шесть Дворцов Спорта, чуть ли не по два концерта в день. Когда я взмолился, просил устроителей, чтобы они поставили нас в маленький зал, они говорили «никогда в жизни, потому что там все разнесут». Я считаю, что это было замечательное время. Потом в 90-ые годы было смешное время… Я не знаю никого, кто был бы даже отдаленно связан с шоу-бизнесом в это время. Мы прокладывали свой курс. Было тяжело — прежде всего, с деньгами, чисто физически. Мы играли массу концертов, все время. Я опять-таки вспоминаю остальных — Чижа, «Наутилус», кого там еще. Все играли, все могли добиться всего, чего они хотят, абсолютно не касаясь никакого шоу-бизнеса. Понимаете, шоу-бизнес — это в Москве (перекрестился)… Понимаете, у честной девушки всегда есть соблазн пойти в проституцию, но большая часть людей все же как-то справляется с этим. То же самое — в музыке. Шоу-бизнес — это проституция. Все знают, что это так, и нет никакого другого слова. Человек эксплуатирует Богом данный талант для получения денег, не понимая того, что деньги-то он получит, но он уже продал то, что могло сделать его счастливым. Рок-н-ролл же изначально был средством хамской, грубой… даже не борьбы, а другой дороги. Как маленький Ленин сказал: «Мы пойдем другим путем». Вот он, этот другой путь. ВГ: Рок-н-ролл и сегодня такой? БГ: По определению, если говорить о принципе, а не о слове. Можно сказать, что слово перестало иметь значение в 59-ом году, когда Элвиса взяли в армию — вернее, когда менеджер продал его в армию. Можно сказать, что рок-н-ролл до сих пор жив — не важно. Важно, что есть люди, которые в какой-то момент говорят: «Да Бог с ним. Да поступлю я как все. Куплю себе все-таки новый гарнитур, новую мебель в спальню, или новую овощерезку. Наступлю себе на горло, но сделаю». Тогда этому человеку можно сказать: «Дорогой, будь хорош, до свидания, я рад был с тобой познакомиться». А есть люди, которые всего этого не делают. С моей точки зрения, это и есть рок-н-ролл. То есть — «я буду держать себя таким, каким я хочу себя видеть, и вести себя так, чтобы не было стыдно». По-моему, это — рок-н-ролл. ВГ: Вы вскользь упомянули девушек и проституцию — о девушках… БГ: Я слово «девушка» понимаю широко, включая себя. (смеется) ВГ: Тогда мой вопрос, наверное, не очень имеет смысл, но я попробую. Есть ли у вас отдельное отношение к женщинам в рок-музыке? БГ: Абсолютно отдельное явление, просто потому, что мужчина и женщина представляют собой два в принципе несовместимых биологических рода — у них все разное, тут даже не о чем говорить. Но есть женщины, которых я слушаю и восхищаюсь. Леонарда Коэна как-то спросили: «Вы какое-то время провели вместе с Джони Митчелл — как это?» Он пожал плечами и ответил: «Ну, представьте, каково жить с Моцартом?» Если Леонард сказал такое — человек, которого я, без сомнения, очень сильно уважаю, — то я, пожалуй, скажу то же самое. Есть люди абсолютно гениальные. Я могу слушать Джони Митчелл или не слушать, но она гениальная, и я никогда не буду с этим спорить. Бьорк я слушать практически не могу, но все равно понимаю, что она гениальная. Некоторые отдельные вещи, которые она делает, приводят меня в полный восторг. ВГ: Вы можете назвать тех женщин, которых вы действительно с удовольствием слушаете? БГ: Стоит взять архив «Аэростата» и посмотреть, что я играю. Я люблю Мелани, по старой памяти. Я люблю Джони Митчелл. Из нынешних наверняка я кого-то очень люблю… Cocteau Twins, Господи! Лиз Фрейзер… СК: Наверное, Патти Смит, нет? БГ: Я очень спокойно к ней отношусь. Не разделяю восторга по ее поводу. То, что она замечательная баба — согласен, да. Выстояла в довольно жестком мире и ни на секунду не изменила себе, никак. То есть уважение мое к ней безгранично, но слушать ее — нет, не мое. СК: По поводу вашей связи с западной музыкой: есть одна достаточно затертая история, некоторые подробности которой я все же так и не смог отыскать. Это история вашего личного знакомства с Дэвидом Боуи в Америке в конце 80-ых. Вы неоднократно упоминали, что Боуи давал вам советы, но я так и не нашел, какие именно советы, о чем вы вообще общались с Дэвидом и, все-таки, музицировали вы вместе или нет? БГ: Нет, мы не музицировали совместно. Мы познакомились заочно в середине 80-ых годов с помощью Джоанны Стингрей, через каких-то его деловых партнеров. Каким-то образом Джоанна дала ему послушать альбом «Радио Африка». Он, естественно, услышал песню «Еще один упавший вниз», которая откровенно является братом-близнецом того, что он делает, вдохновлена им совершенно. Многое из того, что я делал тогда, было вдохновлено им, потому что он, с моей точки зрения, очень недооцененный музыкант. Не музыкант — творец. Потому что он делает удивительно странные вещи. Делал тогда. Фантастические. Ему это понравилось, конечно. Он через какое-то время прислал мне гитару в подарок, мы переписывались. Когда я оказался в Нью-Йорке, мы, наконец, встретились, и я провел с ним удивительный вечер и удивительную ночь. В компании у нас были Blondie, Игги, кто-то еще, мы пустились гулять по клубам… Много было того, о чем политкорректно не говорить в прессе — скорее, с их стороны, не с моей. В пять часов утра мы уже сидели в каком-то клубе с Джулианом Ленноном и обсуждали, где нужно писать песни. А Дэвид уже куда-то уплыл в свои дали, вернулся несколько позже. Но он мне дал один совет, когда мы ехали обратно, и он уже держался на ногах. Он сказал: «Не позволяй им записать с тобой американский альбом». СК: «Им» — кого Боуи имел в виду? БГ: Тех людей, которые помогали мне что-то сделать в Америке. Их — какую-то общую власть, денежную, какую-то еще. Я абсолютно понимаю, что он имел в виду. Я сделал именно то, чего он советовал мне не делать, и оказался этим очень доволен, потому что многому научился. Моя цель поездки туда… Я не говорю «на запад» — это может быть восток, запад, север, юг — за пределы России, из концлагеря. Моей целью было не создать шедевр — я отлично это понимал — но научиться, познакомиться с максимумом людей, у которых можно чему-то научиться. Это у меня получилось, сто процентов. Во многом — благодаря Дэвиду. Был второй очень смешной разговор. Я улетал в Канаду на фестиваль, и вдруг в шесть утра звонит Дэвид — в шесть утра по его времени, а он был где-то в Лос-Анджелесе — и говорит: «Бросай все к чертовой матери, немедленно приезжай сюда» (шумно втягивает воздух носом). И прям слышно, как там все занюхивается. Говорит: «У меня тут гениальные ребята сидят — группа Cult. Давай вместе запишем альбом — ты и группа Cult». У меня хватило силы воли сказать, что я, к сожалению, этого не могу. Это был наш с ним последний разговор. Он, вероятно, понял, что я не вхожу в его лигу потребителей интересной субстанции. СК: То есть, вопреки совету Дэвида, вы записали американский альбом и вам понравилось? БГ: Мне понравилось, потому что альбом «Radio Silence» получился именно американский — такой bombastic! Совершенно не то, что я хотел, но для первого раза — неплохо. Вряд ли могло получиться так, как хотелось, ведь я на тот момент иначе просто не умел. Нужно было к этому принюхаться… (шумно втягивает воздух носом, журналисты улыбаются) В смысле воздуха, атмосферы. Узнать, как это все делается на самом деле. Сейчас, к этому времени, постепенно я узнал. Поэтому в 2012 году я вдвое лучше. Я знаю, что и как делать. Знаю, какими методами это достигается. Во многом — благодаря той моей авантюре, за которую я Богу страшно благодарен, потому что я был как ребенок в лавке с конфетами и пряниками, и мне было можно все. С тех пор я так и живу — мне можно все. ВГ: В начале беседы вы сказали, что рады, потому что никто не понял, что вы сделали. Неужели это действительно может быть одной из ваших целей? БГ: Нет, это не является целью. Просто когда все понимают, что я делаю, это значит, что я уже нахожусь во вчерашнем дне. Даже когда я слушаю новую пластинку любимого мною человека, если я пойму ее с первого раза — значит, это не так хорошо, как мне кажется. Приведу пример. У меня в юности был один момент полного счастья. Мы с Майком и ребятами очень любили группу Tyrannosaurus Rex, то есть T. Rex. Отчетливо знали всю их дискографию — у нас, в основном, все было. Но было понятно, что есть какая-то зияющая брешь. Что они росли-росли от первого альбома до третьего, «Unicorn», потом чего-то не хватает, а потом альбом «T. Rex», который уже просто блестящий, но что-то потеряно — какая-то невинность, наивность, волшебность. Простое изыскание привело к тому, что есть альбом «A Beard of Stars», который, естественно, в Петербурге и вообще в России найти было нельзя, невозможно. И вдруг случилось чудо — кто-то согласился нам его продать. Мы скопили денег, буквально копейки считая — 35 рублей, адская сумма просто. Произошел обмен, мы привезли альбом к кому-то из друзей, у кого была звуковая система. Привезли, поставили его — c первой и до последней секунды был обморок от счастья, потому что это было то, что нужно было услышать. Это было чудо, это было просто прямое попадание в мир T. Rex — как будто нас взяли за шкирки, перенесли туда, 40 минут мы там находились, а потом нас достали и спросили: «ну как, нормально?» Плюс водка «Рябиновка», польская. Можно сказать, день удался. Напомните, о чем был вопрос? ВГ: Уже не важно, вы рассказывайте. БГ: Я могу рассказывать и рассказывать. Я могу дорассказываться до того, что ко времени концерта во мне ничего не будет, мне будет нечем петь. Потому что я рассказываю той самой жизнью, которой потом будут петь. СК: Какие ваши последние музыкальные впечатления? БГ: Я пытаюсь найти что-нибудь, что вышло за последние два месяца, что меня хоть отчасти заинтересовало бы, но пока ничего. Есть какие-то мелкие группы, например Duotone. Дуэт из Англии, с усами. Симпатичные. Не могу сказать, что сильно меня впечатлили. Я, конечно, поставлю их где-то в «Аэростате» (прим: авторские подкасты БГ), но… Пока я жду хоть одного альбома, который меня чем-то тронет. Новый Dr. John удивительно симпатичный. Не открытие, но удивительно симпатичный. The Stranglers новых пока никак не могу найти. Думал, что они выдохлись полностью, но оказалось, что нет. Несмотря на потерю певца, все равно продолжают играть довольно интересно. Но это тоже не открытие — они все это уже сыграли в 78-ом году. Так что я жду. СК: Тогда какой последний альбом вас тронул? БГ: О, что-то было такое, что я все время слушал… А, мне страшно понравилось сочетание группы Pugwash и группы The Divine Comedy, когда оба этих парня объединились под названием The Duckworth Lewis Method. Я искренне эту пластинку прослушал раз 10-15, с удовольствием, с наслаждением. Они оказались очень хороши. Немного скучные, естественно, но они сегодня воссоздают то, что было, и у них это получается. На самом деле, знаете, наверное, сейчас я просто занят другим. Один мой приятель — мы сидели какое-то время тому назад у него в Вене, и я вдруг понял, что у него дома нет музыки. Я говорю: «Андрюш, что же у тебя музыки-то нет?» Он говорит: «А я не знаю, что мне слушать». Говорю: «Давай я тебе сделаю подборку из 60-ых годов, на часик». Он: «О, отлично, сделай». Я начал это делать. Сейчас там уже 11 часов музыки. Мой друг отправил это своим детям, которые учатся где-то в американских университетах. Говорит, там весь кампус это копирует друг у друга, потому что под эту музыку долбаться лучше всего. Под словом «долбаться» я имею в виду свободное времяпрепровождение. Питье кока-колы, другие вещи. Вот, 11 часов такого полного счастья. Я сейчас работаю над последними двумя часами. Может, наберется что-то еще. Я этим занимаюсь последние полгода и получаю массу удовольствия. Эти песни — не моя заслуга, а тех, кто их делает, но умение правильно составить этот список так, чтобы 11 часов ты парил над землей, и при этом люди, которые младше меня на 30 лет, говорят «да, это поистине гениально» — это занимает все свободное время, я получаю от этого максимум удовольствия. ВГ: Мы теперь тоже хотим это услышать. БГ: Мы с web-мастером как раз пытаемся решить, как сделать так, чтобы не нарушать все человеческие законы, но донести все до людей. Там чудовищное количество — 11 наборов где-то по 20 песен. Об этом давно идет речь, обязательно выложим. Я в машине эти подборки все время слушаю, и не скучно. Самое интересное, что потом пытался сделать аналогичную подборку 70-ых — и ничего, ноль эмоций. (организаторы дают сигнал, что время истекло, мы прощаемся с Борисом Борисовичем, встаем, но он просит нас сесть еще на минуту) БГ: Скажите, а вы что-нибудь слушали за последние полгода такого, чтоб захватывало? ВГ: Меня до сих пор удивительно захватывает Адель — талантом, вокальной мощью… БГ: Киев то же самое говорил про Эми Уайнхаус. Я никак не могу включиться. СК: Из последнего, лично мне понравились новые The Mars Volta. БГ: The Mars Volta для меня очень прогрессивные. Чересчур. У меня есть очень большая личная проблема: когда я слушаю музыку, мне очень важно, чтобы пение человека меня полностью убеждало. У большей части людей как раз с пением — не очень. Я вырос на The Beatles и привык, что голос должен ехать на меня, как товарный поезд. Поэтому с «прогом» у меня не очень хорошо. ВГ: Сейчас многие как раз стараются делать акцент на музыке, в основном. БГ: Я понимаю, но что такое музыка? Начинается все с того, что человек как-то по-своему воздает хвалу Богу, или как-то излагает свои мысли по этому поводу — от души, его может никто не слышать, хоть в чаще лесной. Ему нужно допеться — голос должен звучать так, чтобы Бог его услышал и понял. Для этого нужно петь от сердца. А потом уже появилась музыка. То есть, потом уже решили усилить это инструментами. Теперь у нас в результате появился прог-рок, как праправнук этого всего. Музыки много, а само пение не убеждает. На месте Бога я бы сказал: «Ребята, а вы можете более искренне? Я вам, конечно, все дам, но если вы искренне попросите. Что ж я буду заваливать вас тем, чего вы на самом деле не хотите». ВГ: А играть на каком-нибудь инструменте можно так, чтобы достучаться? БГ: Это в сто раз сложнее, но есть же люди. Писать — точно можно. Бах, например, или Гайдн — композиторы, которые буквально каждую страницу своих нот посвящали Богу, и поэтому все это работает. Есть гитаристы. Меня убеждает то, как играл Клэптон. Больше чем группа Cream — пение Брюса мне казалось немножко вторичным по отношению к игре Эрика. Вот такие вещи меня убеждают. Так что есть гениальные музыканты. А как Андерсон играет на флейте (примечание: Йен Андерсон, лидер Jethro Tull)! ВГ: А как играет Брайан Финнеган! БГ: Вот, да! Мы не посмели задерживать Бориса Борисовича еще дольше — на этом и распрощались до следующей встречи в Киеве. Сергей Кейн Влада Григорова Автор фото: Павел Дацковский http://music.open.ua/mpublications/34468-beseda_s_borisom_grebenschikovym.html
Дополнительные ссылки: Событие: 2012 7 апреля. Интервью с БГ для издания "Я-пациент"г.Киев