Борис Гребенщиков: «Наша жизнь, кажется, как-то меняется. Но не могу сказать, что так уж сильно» Интервью музыканта, поэта, лидера группы «Аквариум» Бориса Гребенщикова «Радио России – Орел». Записано в Орле, во дворце культуры «Металлург», после третьего выступления группы в рамках концертного сезона «Лунный тур». – Недавно Авдотья Смирнова (вы с ней не так давно сотрудничали, звучал ваш саундтрек в ее фильме «Связь») снимала здесь эпизоды будущего фильма «Отцы и дети», по Тургеневу. Вам понятен этот интерес к русской классике, к Тургеневу в частности? – Зная Дуню, я могу догадаться – почему. И в принципе, наверное, каждое поколение должно и обязано все это переосмыслить, пропустить через себя. Потому что каждый человек должен быть полон. Это значит впитать в себя всю историю, которая была до тебя, и посмотреть, как ты с ней соотносишься. – Есть такое понятие «тургеневские девушки». Оно сейчас звучит совсем архаично, какой смысл оно имеет для вас? – Понятие очень смешное, потому что обычно оно используется не в качестве самого положительного. Я поэтому и говорю, что нельзя к этому относиться с моей точки зрения просто как к существующей культуре, а нужно с этой культурой соотнести себя всегда. Потому что я знаю многих людей, которые культуре поклоняются просто за то, что она культура. И это прекрасное отношение. Но пока ей поклоняешься – это патроны, которые не вставлены в автомат. Вот стоит ящик, и ты ему поклоняешься. Его нужно открыть, вынуть патроны, засунуть их в автомат, пострелять и тогда будет понятно. То же самое с понятием «тургеневские девушки». По-моему, их нужно увидеть – какие они сегодня. Я думаю, что на самом деле русские девушки не очень изменились, хотя лексикон, безусловно, другой. – У Тургенева есть такие крылатые слова, он писал о днях сомнений, о днях тягостных раздумий. У вас случаются такие дни, когда наступает хаос, и ни во что не веришь, в Бога не веришь… – Я боюсь, что я не до такой степени барин как Тургенев. – Вспоминаю, вот у Льюиса, например, религиозный кризис – непременный атрибут религиозного сознания. Без ощущения того, что Бога может быть и нет, и что ты один, и религиозное чувство не может возникнуть. – Вот тут я с Клайвом Льюисом абсолютно не согласен. Думаю, что я сейчас старше, чем он был, когда он это говорил. И… у меня такого не было. Никогда у меня не было такого кризиса. Дай Бог, и не будет дальше, потому что я не могу себе представить, что Бога нет. У меня в голове это не помещается. – Есть люди, которые вас действительно понимают? Понимают в вашем творчестве самое главное или почти все? Адекватно. – Много людей, которые близки моему сердцу. Я думаю, каждый то, что я делаю, понимает по-своему. Я не уверен, что везде есть совпадения. Вот я знаю, что гуру, Шри Чинмой понимал. Тут я могу сказать точно. С остальными сложнее сказать. Но люди, которых я люблю, с которыми мне хорошо общаться, есть. А насколько они меня понимают – я не должен об этом заботиться. – Вы говорили о наставнике. Его не стало, он ушел. Будете поддерживать связь с его учениками, с людьми его круга? – Это зависит от них, а не от меня. Я, по крайней мере, всегда к этому открыт, потому что там собрались действительно люди достаточно интересного мировоззрения, скажем так. Тот факт, что они к нему пришли уже говорит о том, что эти люди неординарные. – С чего вообще хорошо начать день? Может быть, дадите рекомендации, исходя из собственного опыта? – Мои рекомендации будут неприменимы для большинства слушателей. Медитация. Десять минут медитации каждое утро. Они заставляют тебя вспомнить для чего ты живешь на свете. – Есть аналог – молитвенное правило. Или это не то, не совсем то? – Нет, молитвы это тоже прекрасно, но это не совсем то. Потому что, когда ты медитируешь, ты входишь в контакт в первую очередь с самим собой и вспоминаешь, какой ты на самом деле, а когда ты молишься, ты на себя внимания не обращаешь, и поэтому есть шанс, что ты лучше от этого не станешь. Но это не обязательно называть медитацией. Просто пять минут каждое утро посидеть спокойненько. И вспомнить для чего ты живешь. Кто ты, чего ты хочешь. И от этого легко осознается радость жизнь. Потому что мир-то он все-таки Богом создан, значит не зря, и не пустая это игрушка. Бог ерунды создавать не будет. А мы про это склонны забывать. Мы воспринимаем это как данность и не замечаем, как он красив. И вот пять минут размышлений поутру, в тишине, может позволить себе абсолютно каждый человек. Так вот просто посидеть и вспомнить: кто я такой? И как я с этим миром соотношусь. – Несколько дней назад вы в Праге исполняли мантры… – Меня друзья в Праге вписали в это дело, я пять лет сопротивлялся и… мы очень довольны результатом, но никаких откликов я не слышал, ни единого. Только от друзей. – Я подумал, могут ли с людьми какие-то изменения произойти, в результате того, что они вот это слышали? – Мантры не так уж сильно отличаются от песен. Марк Болан когда-то говорил, что песни это и есть мантры. Но я надеюсь, что это будет продолжаться, и потом мы посмотрим, происходит с людьми что-то или нет. Я думаю, что от любых хороших вещей с людьми что-то хорошее происходит, а очень надеюсь – то, что мы делаем, все-таки это очень неплохо. – С «Аквариумом», с Гребенщиковым, у меня связаны какие-то самые лучшие моменты моей жизни, – приходилось такое слышать? – По-моему, да. Но я стараюсь не очень радоваться таким вещам, чтобы не льстить самому себе. То есть, я очень рад, если такое хоть с кем-то произошло. Слава Богу. Хотя жизнь сама по себе настолько прекрасна, что обидно, если только с нами – хорошее. В мире и без нас достаточно хорошего всего. – Я читал как-то, что вас уже много лет встречают в Коктебеле. Там, говорят, теперь появляется Саша Соколов. Вы с ним сталкивались? – Вы, наверное, будете смеяться, но я в Коктебеле не был уже несколько лет. Там стало для меня слишком много народу. И мне там немножко тяжело. Я знаю, что у Вити Ерофеева там дом, а Сашу Соколова я не встречал никогда. И ничего по этому поводу сказать не могу. Но у меня, серьезно, у меня нет пиетета перед русскими писателями. Я рад, что они пишут. Но я очень небольшое количество из них на самом деле люблю. Можно сказать двух и всё. – Еще об одном человеке вас спрошу. Вот… Михаил Щербаков. Вас с ним иногда сопоставляют. – Я в первый раз слышу это имя. – Может быть, обратите внимание? Окуджава, уже, когда уходил, вроде бы говорил, что это единственный человек, который ему интересен. Из тех, кто за ним идет. – Вы меня уже поймали. Я уже так теперь буду узнавать. – Вам это покажется ужасным в музыкальном отношении. Но прислушаться, может быть, будет интересно. – Ну, не знаю. Сам Окуджава был великолепным композитором, я бы сказал. – Об «Аэростате» не могу не спросить. Когда у вас появилась эта программа, то у вас появились новые слушатели, которые совершенно за пределами той, ну, может быть, узкой рок-тусовки, которая вас знает, любит. «Аэростат» сблизил вас с людьми, с которыми до того вы жили в параллельных мирах? – Наверное. К моему сожалению, я не получаю никаких откликов, ничего, я не знаю, слушает это кто-нибудь или нет… – Интернет бурлит просто – сайты, фан-клубы Аэростата. – Да? Я рад, что его слушают. Потому что мое дело главное – это не сделать что-то самому, а существующую культуру донести до большого количества людей. Потому что есть чего доносить. – Об опыте радиоведущего мне в особенности интересно. Что вы чувствовали, когда начинали этот проект, я знаю, вы со скепсисом немножечко относились ко всему этому, и сейчас, когда вы уже практически гуру и для радио? – Я начинал не то, что со скепсисом, я совершенно не был уверен, что у меня это получится. Потому что, то, что я на самом деле люблю – знакомить людей с той музыкой, которая мне самому очень дорога. Я просто, не имея никакого опыта работы на радио, предполагал, что может получиться не так хорошо, как мне бы хотелось. Но постепенно, видите, втянулся и теперь это занимает большую часть моего времени. Потому что даже на гастролях я сижу по утрам и пишу эти передачи. Каждая передача занимает около месяца. – Тогда и о книге может уже идти речь? – Книга без музыкального материала не будет иметь такой ценности. То есть она, собственно, будет иметь почти нулевую ценность. Это, вероятно, в будущем появится возможность все это совмещать и с картинками, и с музыкой, и с книгами. Это на флешку, наверное, нужно заливать, будут большие флешки, и сразу – по двадцать передач. Это будет хорошо. – Как относитесь к понятию «формат»? Оно упорядочивает или разрушает музыкальную жизнь? – А как музыкальная жизнь соотносится с форматом? – Радиостанции узкоформатные практически сейчас все, большинство радиостанций. Это вымывает нормальных музыкантов, которые работают, может быть, не в том формате? – Ну вот, скажем, мы – откровенно неформатная группа. Антон Брукнер тоже не очень форматный композитор. Но это мне не мешает его слушать. То есть я как-то никогда не ел с руки у масс-медиа. То, что мне хочется – я читаю, то, что мне хочется – я слушаю. Но я слушаю у себя, не в радио. Ведь любой человек может так жить. Просто людям лень слушать то, что они хотят, они предпочитают слушать то, что им дают. Но это вопрос только личной лени человека. – Вы с собой взяли в этот тур какие-то книги, и музыку. Что это? – Музыка вся моя с собой. Почти девяносто гигабайт. Это много, это мне хватает. А из книг… Ничего особенно интересного я не взял. Очень жалею, что не взял «Баудолино» Умберто Эко. Купил недавно и забыл с собой взять, вчера ночью сожалел. А так у меня с собой новая книжка Питера Бигла. Времени читать-то на, самом деле, нет. Утром я пишу. Днем я играю. Вечером мы что-то слушаем. Потом четыре-шесть часов, снова на автобус и – дальше. – В своем сетевом дневнике я сегодня, за час буквально до концерта, сделал запись, где предложил задать вам какие-то вопросы. Я ушел – появилось два. Вот такие. - Руслан Сухушин, замечательный московский человек, спрашивает: «Как это быть зрелым человеком, быть на пороге старости?» – Я себя чувствую, надо сказать, лучше, чем раньше. И мне значительно яснее, что нужно делать, как делать, и вопрос только в том, чтобы хватило времени, вот. А так – больше сил, больше возможностей, больше умения. Так что я доволен своим возрастом. – Сергей Попов, автор книги по астрофизике одиночных нейтронных звезд, такой вопрос задал: «Интересен ли для Вас научный и технический прогресс как таковой?» – Меня технический прогресс интересует только в той степени, в которой он применим к людям. И то, как на людях это сказывается. То есть я целиком за науку. Это прекрасная вещь. Но сама по себе наука без людей меня не очень интересует. Прогресс может быть какой угодно. Пока мы его, так же как русскую культуру и Тургенева, не пропустим через себя, ничего не будет. Мы будем в одном месте, а прогресс будет в другом. Когда мы это используем, наша жизнь, кажется, как-то меняется. Но не могу сказать, что так уж сильно. С моей точки зрения. Мне вот очень нравится интернет, тем, что, наконец, появилась относительная свобода информации, которой в мире раньше никогда не было. Это – да, это меняет жизнь. Вернее, меняет декорации жизни. Потому что, если бы мы сидели без интернета и без мобильных телефонов, мы бы, по сути своей, не изменились бы. Потому что, то, что мы ищем, находится не снаружи, находится внутри. Но прогресс может быть использован во благо людям. В этом смысле я целиком «за».
Беседовал Юрий Левин Фотография Ильи Булочкина http://www.oryol.ru/material.php?id=12288