Комментировать свои песни не имею права. Каждый должен чувствовать сам В последней декаде ноября у БГ два примечательных события в Москве. 20 ноября он впервые посетит столичную консерваторию, где прослушает ораторию «Семь песен о Боге», написанную по его песням. А 30 ноября в «Крокус Сити Холле» сольным концертом «Аквариума» завершит тур, посвященный юбилею группы. Перед этими представлениями Борис Гребенщиков встретился с обозревателем «Известий» Михаилом Марголисом.
— На одном из православных сайтов утверждается, что ты «активно включился в церковно-благотворительную деятельность...» и, собственно, сие и стало одним из поводов для реализации проекта «Семь песен о Боге». Верно?
— Люди взяли семь моих песен и сделали с ними то, чего я пока не слышал. Поэтому любые вопросы ко мне по поводу данного проекта странны. Я приглашен на премьеру в консерваторию как гость и 20 ноября впервые услышу, что у них получилось.
— И композитора Андрея Микиту, создавшего данную ораторию, ты тоже не знаешь?
— Я с ним знакомился. Его подвели ко мне перед нашим концертом в Зале имени Чайковского. Микита сказал, что пишет переложения моих песен для хора. Я ответил, что мне это лестно и интересно. Но ни одной афиши этого концерта я не видел. И название «Семь песен о Боге» не мое.
— И никакой связи с твоей «церковно-благотворительной» деятельностью здесь нет?
— Деятельность, которую я веду, — мое личное дело. Я ни с кем ее не обсуждал. По-моему, в Евангелии сказано: если вы занимаетесь добрыми делами, не говорите об этом. Пусть ваша левая рука не знает, что делает правая.
— В Сети уже обнародована композиция «Сокол», переработанная Микитой. По-моему, твоим песням в хоровом исполнении грозит утрата их абсолютно личного, не соборного мотива. Что скажешь?
— Ничего, потому что я не Сталин, не Гитлер и не желаю указывать людям, что им делать. Я эти песни записал, после чего они принадлежат всем.
— Еще на том же православном сайте сообщается, что какой-то духовный поворот произошел в тебе после посещения горы Афон. Это так?
— Я посещал гору Афон, и у меня остались самые лучшие впечатления. Я 20 лет мечтал туда съездить, и наконец это получилось. Я ощутил, что это святое место. Но какой поворот во мне должен был случиться? Я всегда был таким, каков я есть.
— Идея проекта «Семь песен о Боге» формулируется как «попытка кристаллизации культурно-исторической общности, называемой «русский мир». Понимаешь, о чем это?
— Нет. Видимо, если существуют русские люди, существует и культурная среда их обитания, которая определяется русским языком, православием. Возможно, об этом речь? И это называется «русским миром». Не знаю, впрочем, нужна ли его «кристаллизация». Но, возможно, композитору Миките это определение понятнее, чем мне.
— В твоей новой композиции «Расти, борода, расти» вновь много жестких констатаций и метафор. Есть в том числе строка «А голос лапши звучит как звон, голос лапши жжет, горячечный бред...». Где она, эта лапша?
— В средствах массовой информации. Терри Гиллиаму (британский кинорежиссер, сценарист, актер, мультипликатор, художник. — «Известия») понравилась эта фраза. Он вообще пришел в восторг от этой песни. Я ему послал ее в английском переводе. Мы хотели с ним сделать интернет-обложку для данного сингла, но у него сейчас не хватает времени, он находится где-то в Будапеште или Бухаресте, снимает там фильм.
— Ну, тогда пошли эту тему Тиму Бёртону.
— А с ним я не знаком. Потом Гиллиам мне нравится, а Бёртон — так себе.
— В той же песне звучит утверждение «Волхвам никогда не войти в этот загон». По мне, и этот посыл абсолютно конкретен.
— Как только я вступаю в область интерпретации собственных песен, я их убиваю. Поэтому ничего комментировать не имею права. Каждый должен чувствовать сам.
— Помнишь, у Ильи Кормильцева — «одни слова для кухонь, другие для улиц». Есть ощущение, что сегодня наша повседневная речь вновь расслаивается на эти категории?
— У меня нет такого ощущения, поскольку я читаю некоторые интернет-ресурсы, где открыто ругают то, что происходит в стране, что принимаются странные законы, а те, которые есть, не выполняются. Что, например, фраза «МВД опровергает...» означает, что как раз так все и есть на самом деле. Ситуация странная. Но никто ведь не закрывает такие ресурсы. Да и мы с тобой вроде не сидим еще.
— Ладно, спрошу конкретнее — ты разделяешь свои высказывания на условные «слова для кухонь» и «слова для улиц»?
— Ты хочешь сказать о моей двуличности?
— Не совсем. Ты в какие-то моменты скрываешься за дымкой некоего художественного шутовства: мол, есть мои песни — там все сказано, а более того не пытайтесь из меня что-то выпытать.
— Это твоя точка зрения, но я с ней в корне не согласен. От мира уклониться невозможно. Гони его в дверь, он войдет в окно. Мы все живем в этой стране, в текущее время. Закрыть глаза и уши не получается. Другое дело, что когда тебя останавливает гаишник на улице, ты можешь про себя сказать о нем бранное слово. Но когда ты опустишь боковое стекло и посмотришь ему в глаза, ты повторишь ему вслух это слово?
— В принципе и так может случиться.
— И что тогда с тобой произойдет? Вот-вот. Поэтому я не видел людей, которые говорили в лицо остановившему их милиционеру то, что пришло им в тот момент в голову. Обиженный не станет поступать лучше, чем необиженный. Я стараюсь быть вежливым. Меня так научили, и мне жаль, если кого-то научили по-другому.
— И оставаясь наедине с собой, ты никогда не испытываешь определенной маяты от того, что где-то сказал или поступил не вполне искренне?
— Оставаясь наедине с собой, я с наслаждением беру книжку Виктора Гюго и ложусь на диван. У меня нет шизофрении и никакого желания с собой разговаривать. Это абсолютно бессмысленно. Сделанное — сделано. И все. У меня нет ни сожаления, ни раскаяния. А если что-то сделал не так, значит, в следующий раз постараюсь сделать лучше.
— Перейдем к текущему моменту. Концерт в «Крокусе» — это завершение празднования юбилея «Аквариума»?
— Это завершение нашего почти годичного тура. После чего я очень надеюсь взять довольно большую паузу, чтобы перестать показывать то лучшее, что мы сделали за минувшие тысячелетия, и сделать что-то, относящееся именно к 2013 году.
— В интернете реализуется любопытный замысел: десятки известных и не очень отечественных музыкантов делают кавер-версии песен «Аквариума». Тебе удается их послушать?
— Иногда, если выдаются свободные полчаса. Что-то мне нравится больше, что-то меньше, но называть имена я опять-таки не вправе. Как и в случае с хоровым проектом, я не имею к этому прямого отношения.
— Но ощущаешь себя «живым классиком»?
— Выступая по нашим небольшим городам, где то микрофон на сцене не работает, то звук сбоит, где непонятно, получится ли концерт таким, как я хочу, и таким, как хотят местные зрители, любое ощущение себя классиком пропадет.
— Недавно сформировали новый Совет по культуре при президенте РФ. Если бы тебе поступило предложение войти туда от знакомого высокопоставленного чиновника, скажем, от Владислава Суркова, ты ведь, наверное, не послал бы его каким-нибудь односложным ответом?
— Во-первых, Владислава Юрьевича я не видел очень давно. Во-вторых, знаю его только как частного человека и никогда с ним не сталкивался как с политическим деятелем. Он мне никогда ничего подобного не предлагал, и я его за это страшно уважаю. Боюсь, что ни в один совет, имеющий отношение к государству, я не пойду. Просто не имею на это права. Такая деятельность накладывает определенные обязательства, которые могут помешать моей свободе самовыражения. Поэтому, выбирая между своим творчеством и почетными должностями, я предпочитаю последние оставить другим людям.
— Как человек, знакомый со многими религиями, скажи, экуменизм — это хорошо, это новый виток в развитии человечества?
— Я считаю, что экуменизм невозможен. Он такая же нелепость, как эсперанто. Все европейские языки одновременно, поэтому — ни один из них.
— Но ведь Бог един?
— Да. Но каждая культура отлична. Замечательно, что огромное количество разных культур одного и того же Бога интерпретируют по-своему и тем самым обогащают друг друга. Я этим занимаюсь все время. И замечаю, что когда мне нужно что-то сказать, ко мне приходят образы из разных культур и религий.
http://izvestia.ru/news/539545