«Борис просто сказал: поехали в Россию»
В субботу в Иркутске выступила группа «Аквариум». 10 лет на сцене с Борисом Гребенщиковым играет ирландец Брайан Финнеган, один из лучших флейтистов мира. За время концерта Брайан использует больше десятка флейт и вистлов (продольная флейта с шестью отверстиями на лицевой стороне, широко используемая в народной музыке Ирландии и Шотландии). Гений флейты давно стал неотъемлемой частью «Аквариума», и благодаря ему старые песни обрели новое звучание. Перед концертом Брайан Финнеган ответил на вопросы наших журналистов.
Мне говорили: «Парень, возьми инструмент серьёзнее»
– Каждый приезд «Аквариума» – большой праздник для всех поклонников Бориса Гребенщикова. Но вы наряду с барабанщиком Лиамом Брэдли – самые загадочные фигуры в группе. Как вы пришли к музыке?
– Я родился в Северной Ирландии, в городе Арма. В детстве занимался лёгкой атлетикой. И через год после начала занятий мне сказали: «Тебе нужно заниматься музыкой, у тебя сильные лёгкие». Сёстры стали учиться музыке примерно в то же время, до этого музыкантов в семье не было. И я очень завидовал семьям, которые происходят из потомственной музыкальной среды, потому что ирландская музыка передаётся из поколения в поколение. Люди ей учатся от прадедушек к дедушкам и так далее. А у меня всё шло от учителей, но зато это были самые крутые учителя.
Я вырос в гражданскую войну, это было тяжёлое время для страны. И мой учитель хотел детей от этого всячески оградить, за счёт музыки в том числе. В музыкальной школе я сначала играл на волынке, потом начался период флейты. Мне говорили: «Парень, возьми инструмент серьёзнее», – но я отвечал: «Нет, нет, мне нормально».
– В России многие дети учатся в музыкальных школах, но музыкантами становятся единицы. Почему вы всё-таки выбрали этот путь?
– Учителя видели во мне эту искру и вдохновляли меня. Ребёнок не понимает и не знает, что ему надо в жизни, поэтому так необходимы талантливые педагоги. С 12 лет меня начали приглашать играть со взрослыми группами. Я ездил на гастроли, например, в Нью-Йорк. Я видел, наблюдал, как люди наслаждаются музыкой. Так всё и пошло.
– Иногда можно услышать, что флейта – едва ли не самый незаметный герой оркестра. Что вы скажете в защиту этого инструмента?
– Я учил музыку ухом, по слуху. Поэтому у меня была и есть полная свобода самовыражения. Меня всегда тянуло к джазу, року, то есть не к классической музыке. Потому что в классике как написано, так и читают, так и играют. А у меня есть свобода. Я могу играть так много или так мало, как хочу, то есть я играю исключительно так, как чувствую. Например, в песне «Стаканы» не было партии для флейты. И когда я только начинал в «Аквариуме», то во время репетиции подошёл к девушке, которая играла на флейте, и спросил: «Почему ты ничего не играешь?» – «У меня нет нот для флейты», – ответила она. Я взял ноты для скрипки, поставил перед ней и сказал: «Играй». – «Серьёзно?» – «Ну да, каждую ноту давай играй».
Когда я учился в музыкальной школе, мне не нравилось чувствовать себя заключённым в рамки. Я начал учиться на слух музыку воспринимать, поэтому у меня опять появилась свобода. Но я сожалею, что не уделял достаточно внимания классической музыке, жаль, что я не могу расписать партитуру, дать её оркестру и сказать: «Играйте». Когда ты играешь в оркестре, музыка тебя просто проглатывает и каждая твоя молекула отзывается на неё. Ты чувствуешь себя так, как будто ты пьян от музыки.
– Оркестранты из классических оркестров говорят, что флейтисты – самые сумасшедшие люди в музыкальном коллективе. Их лёгкие перекачивают огромный объём воздуха, мозг часто находится в состоянии гипервентиляции. Вы ощущаете на себе это сумасшествие?
– Эти особи очень интересны, да. Духовики – самые сумасшедшие.
– Сколько у вас флейт и инструментов? И насколько бережного отношения они требуют? Как-то мы видели, как один из журналистов случайно чуть не столкнул со стула скрипку Страдивари и как при этом побледнел и схватился за сердце маэстро Спиваков.
– Нужно быть очень аккуратным, особенно в Сибири. Жарко внутри помещения, но может быть очень холодно снаружи. И если дерево слишком сухое, оно может просто лопнуть. Почти каждый год я приезжаю в Сибирь на гастроли, и мои флейты возвращаются домой сломанными. Дерево сжимается от перепада температур, маленькие соединительные части во флейте слетают. И я думаю: «Никогда больше в Сибирь не поеду». А вистлы просто алюминиевые, им перепад температур не страшен.
– Для звучания флейты не имеет значения её история, её возраст, как для скрипок Страдивари, Амати, Гварнери?
– Имеет значение мастер, который делал инструмент. Хорошо сделанная флейта с первой ноты прекрасно звучит. Я всю жизнь искал себе правильные инструменты, и они не такие уж дорогие. Но если бы я их потерял, не смог бы восстановить, заменить. 35 лет у меня занял поиск подходящих инструментов.
– Когда бываете в путешествиях, в первую очередь идёте в музыкальные магазины и смотрите флейты, национальные инструменты, что-то покупаете?
– В молодости так делал. Из путешествий возвращался домой с сумками флейт. Однажды в Индии увидел флейтиста на улице, и его флейта звучала так прекрасно, что я подошёл к нему и просто купил её. Но в Ирландии всё звучало совсем не так. И почему так получилось, загадка для меня. Со временем я перестал покупать инструменты во всех странах, где бываю. Три недели назад мы играли на Украине, один зритель пришёл со старыми народными украинскими инструментами, у него было и несколько флейт. Но мне сложно угодить, у меня острый слух, и я много ожидаю от инструментов. Может, потому, что я такой ленивый и хочу, чтобы мой инструмент делал всю работу.
Рассказать историю музыкой
– Ирландская музыкальная традиция – своеобразная, сильная, ни на что не похожая. На ваш взгляд, что самое лучшее вы взяли от кельтской музыки?
– Я традиционный музыкант. Если растёшь в каком-то обществе и говоришь на местном диалекте, в сердце навсегда остаётся этот вокабуляр (набор слов и понятий, характерных для одной культуры), ты с ним срастаешься. А играть и жить можно где угодно. Я до сих пор не понимаю, как получилось так, что маленький мальчик из Ирландии играет на одной сцене с Гребенщиковым. У Бориса в музыке всегда есть начало, середина и конец, он рассказывает историю. И он услышал то же самое в моей музыке. И это не про слова, а про ощущения – я тоже рассказываю историю музыкой. Так мы и сошлись.
– Никуда не деться от национальных стереотипов. Вы наверняка слышали, что в Сибири по улицам ходят медведи, а люди завтракают, обедают и ужинают исключительно водкой. Подобные стереотипы существуют и об Ирландии. Это страна драчунов, пьяниц, все поголовно рыжие, и уже много лет кельты против англосаксов. Насколько это соответствует реальности?
– Не так уж холодно в Сибири, медведей нет. Что касается Ирландии, это самая дружелюбная в мире страна. Рыжих действительно достаточно много, ведь ирландцы произошли от викингов. Ирландцы гостеприимны, любят общаться с людьми, отличаются чувством юмора. Когда живёшь в самом конце Европы, невольно становишься очень открытым. Да и по своей истории и историческому характеру ирландцы неагрессивны и дружелюбны. В начале XIX века в стране жили 6 миллионов ирландцев, но случился голод, много народу умерло, около миллиона людей эмигрировали. И сейчас эти люди возвращаются из Америки, Канады, Австралии на свою историческую родину, и у них более открытые горизонты. Если маленький ребёнок живёт в закрытом обществе, у него локальные взгляды. Если он путешествует, общается с разными людьми, он открыт другим культурам. У меня есть друзья-англичане, я сам шесть лет жил в Лондоне. И я не могу сказать, что ирландцы и англичане – враги. Хотя, конечно, есть люди, которые после событий XIX века занимают позицию: мы с вами не друзья и друзьями быть не можем.
– Вопрос от поклонников Ирландии, которых достаточно в России. Они отмечают День святого Патрика, танцуют ирландские танцы и, как дети, верят в эльфов, фей, лепреконов, привидений в поросших мхом замках. Что бы вы как коренной ирландец сказали им на этот счёт?
– Пусть продолжают верить.
– Как поживает ваша группа Flook? Ждать ли поклонникам новых записей?
– Следующий год будет важным для нас, потому что мы начали записывать новый альбом. У нас был пятилетний перерыв, когда мы ничего не записывали. Мы решили быть больше клубной группой. Раньше давали до 180 концертов в год, сейчас только 20. Выбираем самые интересные, на которых хотим играть. Мы, видимо, стали слишком стары, чтобы играть много концертов.
Сообщения, которые передают песни Бориса, не стареют
– Переходим к «аквариумной» истории Брайана Финнегана. Как вы восприняли предложение играть в русской группе?
– Около десяти лет назад я и барабанщик из Flook были в Нью-Йорке, выступали в Международном институте музыки. После концерта два чувака подошли к нам и сказали: «Мы из центра Шри Чинмоя (проповедник и общественный деятель. – Авт.), хотели бы пригласить вас на большую церемонию, которую Шри Чинмой желает посвятить вам». Но мы были заняты, нам нужно было уезжать. Через три месяца Шри Чинмой умер, мне позвонили из Лондона и пригласили на большой концерт в его честь. Сказали, что на концерте будет выступать и русская группа. Я не знал Бориса Гребенщикова до этого. Мы приехали в Альберт-холл, нас с Борисом представили друг другу. И когда Борис узнал, что мы играем в Flook, он воскликнул: «О, у меня был выпуск про вашу группу в «Аэростате». Так организатор концерта памяти Шри Чинмоя всё свёл в одну точку, сделал так, что мы познакомились. С этого момента у меня в жизни началась новая история. Я не знал, что из этого получится. Борис просто сказал: поехали в Россию. «Ну, ладно, поехали», – ответил я. В музыке в некоторых моментах ты должен доверяться, а не задавать вопросы. Так я поехал в Россию: «Ну, классно! Смогу внукам рассказать про Россию». Я был уверен, что это будет просто один тур и всё. Потом Борис сказал: «Ты увидел маленькую часть России. Нужно ещё увидеть Урал, Сибирь, Волгу...». Так я уже десять лет играю в «Аквариуме».
– Камчатка, Дальний Восток, Бурятия – вы проехали всю страну от начала до конца. Совпало ли увиденное с ожиданиями?
– Никаких ожиданий у меня не было. Когда я в детстве занимался спортом, несколько атлетических команд из России приезжали на соревнования в мой родной город. И мои первые впечатления о русских людях были такие: толстокожие, непробиваемые, сильные, как будто в доспехах. Но при этом с глубокой жизнью внутри. Снаружи доспехи, а внутри происходит много всего интересного.
Когда на концерте играет музыка, люди открываются и я вижу, что они распускаются, как цветы, их лица озаряются светом. Это одна из моих любимых вещей в России: после концерта «Аквариума» мы садимся в автобус и видим зрителей, которые выходят с концерта, это просто потрясающе. И ты невольно сравниваешь их с теми людьми, что на концерте не были: «Вот это ничего себе!» Люди светятся как солнца. Цель музыки – размягчать жёсткие углы в сердцах людей. Поэтому я очень люблю играть в этой группе.
– А с чего началось сотрудничество? Вам сказали: «Давай ты сыграешь эту песню»? Или просто дали послушать альбомы? Над какой песней вы впервые работали и как вливались в «Аквариум»?
– Я не помню первую песню. Перед тем как я приехал в Россию, в «Аквариуме» на флейте играл один из моих друзей. Борис отправил мне песни с уже записанной флейтой: «Послушай, как это звучит». Я услышал уникальные мелодии, очень гармоничные, похожие на традиционную ирландскую музыку. И в песнях было много пространства для флейты.
– Группа «Аквариум» – это огромная не только музыкальная, но и языковая культура. Вам важно понимать смысл песен? Вам их переводят или вы ориентируетесь только на музыку?
– Я прошу перевести каждую новую песню. Не потому, что мне надо знать, а потому, что мне интересно. Ориентируюсь я прежде всего на музыку.
– Среди многомиллионной армии поклонников БГ идут жуткие, до драки, споры о том, что значит та или иная строчка. Вы может привести пример конкретной песни, как вам Борис объяснил, про что она?
– Нет. Песни Бориса нельзя так трактовать. Ты слушаешь и понимаешь то, что тебе надо в твоей жизни.
– Споры возникают только на уровне отдельных строчек.
– Когда Борис пишет песню, он не думает, что это значит для него. Он думает о том, что это значит для всех. Борис больше, чем все его песни.
– Брайан, вы очень органично вмонтировались со своими флейтами и вистлами в «Аквариум», в песни, написанные в том числе сорок лет назад. Вы долго репетировали, сверялись? Или Борис абсолютно доверял вам в вашей музыкальной импровизации?
– Борис всегда доверял мне. А если кто-то тебе доверяет, это тебя вдохновляет как музыканта. После каждого концерта Борис, хотя это невероятно для такой большой звезды, для такого человека, говорит: «Я написал эту песню сорок лет назад, но она сегодня прозвучала совершенно по-новому». На сцене иногда делаешь то, что никогда не делал до этого. И я как будто становлюсь ребёнком. Если я ошибаюсь, Борис поворачивается ко мне и делает вот так (показывает гримасу из разряда «рок без лажи не бывает», никто не виноват. – Авт.). Он думает, что не бывает ошибок в мире, он говорит: «Это было интересно!» Я играл со многими музыкантами, большими звёздами. И если что-то шло не по сценарию, они смотрели грозно. Борис – абсолютная противоположность им.
– Но при этом в своих интервью БГ подчёркивал, что диктатор в том, что касается музыки.
– Наверное, он просто хотел выглядеть суровым. Он никогда за десять лет не говорил мне, что делать, не приказывал.
– Когда вы начинали играть с «Аквариумом», то ничего не слышали об этой группе. А сейчас вы знаете, что «Аквариум» – это не просто музыкальный коллектив, это совершенно культовое явление, как в Англии «Битлз», например?
– Когда я смотрю на лица людей на концертах, это для меня уникальное окно в русскую жизнь, в отношения между Борисом и всеми остальными людьми. Я вижу, как он влияет на людей. Три дня назад в Красноярске мы играли с оркестром в театре. Много людей танцевало по сторонам партера, но охранники не давали танцевать перед сценой, потому что богатые люди купили билеты на первые ряды, им нельзя было мешать. И внезапно среди концерта маленький мальчик, лет девяти, встал прямо перед сценой. Он три песни стоял и неотрывно смотрел на Бориса. А после третьей песни, когда люди хлопали, прыгнул на сцену и побежал прямо на Бориса. И полминуты обнимал его. У меня растёт шестилетний внук, я смотрел на эту сцену и пытался не заплакать. Когда мальчик спустился в зал, он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, что и он плачет. Мальчик сел на своё место, я видел, что он знает слова песен и подпевает Борису. Я думал: «Как? Ему же всего девять лет!» Как этот человек, который уже 45 лет пишет песни, знает, как попасть точно в сердце? Когда после концерта мы стали в линию для поклонов, я вытащил этого мальчишку на сцену. И мы кланялись все вместе.
Это было очень трогательно. Для многих людей это было как звоночек, пробуждающий к жизни. И мне не очень нужно быть запомненным в этой музыке, в этих отношениях между Борисом и людьми, которых он пробуждает к жизни, к тому, чтобы быть самим собой и быть правдивым с собой. Сообщения, которые передают песни Бориса, не стареют. Мы живём в странное время, и мир – не самое счастливое место. Но сообщения в песнях Бориса – мы не должны, не обязаны страдать. Девятилетний мальчишка смог это понять.
Миру нужно больше хороших вибраций и посланий
– Брайан, уже час хочется спросить, что означают красные вязочки у вас на запястье.
– Их повязал Далай-лама. Он делал это дважды. В мае этого года мы играли на его дне рождения в Риге. Он пригласил меня и Бориса сыграть песню «День радости».
– У вас есть любимое высказывание от Далай-ламы?
– Я люблю не конкретное высказывание, а его чувство юмора, когда он превращается в ребёнка. Далай-лама думает, что смысл великой мудрости в том, чтобы человек мог становиться ребёнком, умел видеть мир глазами ребёнка. Когда ты с ним рядом, ему не надо ничего говорить, ты просто чувствуешь эту потрясающую энергию. В первый раз мы встретились с Далай-ламой в Эдинбурге. Я был приглашён писать музыку, исполнять её должны были дети. Четыре недели мы провели, работая над этим. Далай-лама прилетел в марте, март в Шотландии – это невероятно холодно. Все дети были на сцене под открытым небом. И когда приехал Далай-лама, начался дождь. Дети все были мокрые и замёрзшие. И наш маленький гитарист заболел. 30 монахов держали зонтики вокруг Далай-ламы. Когда концерт закончился, Далай-лама увидел этого маленького больного мальчика. Он отошёл от всех монахов, обнял мальчишку, положил руку на его голову. Это было так просто. Но это было важнее, чем музыка, чем четыре недели наших репетиций. За пять секунд именно это стало более важным.
– Брайан, у вас скоро саунд-чек и концерт. Мы разговариваем накануне Рождества и Нового года – праздников, которые любят все. И мы говорили о посланиях, которые Борис несёт в своих песнях. А можно послание Брайана Финнегана нашим читателям, которые прочитают это интервью?
– Я желаю вам того, что вы сами в этот день пожелаете себе. Миру нужно больше хороших вибраций, посланий. Единственная вещь, которую я наверняка знаю в своей жизни, – если ты хорошо обращаешься с людьми, жизнь в ответ тоже обращается с тобой хорошо.
Благодарим за помощь в переводе беседы Дашу Филиппову, педагога образовательного центра Easy School, гида по Байкалу.
Автор: Берт Корк, Алёна Корк
http://www.vsp.ru/social/2016/12/20/567129