Борис Гребенщиков: «Мне с детства было интересно научиться жить не зря»
Борис Борисович Гребенщиков не только музыкант и поэт. Он большой артист, от беседы к беседе меняющий себя, но при этом не видящий противоречий с прошлой «версией». Такой, каким его удалось зафиксировать совсем недавно, Гребенщиков рассказал «Москвич Mag» о том, что живет не в Лондоне, а на Земле, о Советах, которые никак не уйдут из голов, и туманно намекнул о будущем «Аквариума».
Недавно вы обрисовали Москву неким паноптикумом — местом перерождения богов и полубогов. Почему?
Может быть, я как-то неясно выразился, потому что вижу, что возникло некоторое непонимание. Я с 1980 года люблю Москву всем сердцем и считаю ее фантастическим городом, где возможно все: самые невероятные встречи и приключения. Так что Москва прекрасна, и этого мнения я менять не собираюсь. Там я чувствую себя собой. Просто собой, без описаний и прилагательных. Не только в Москве — везде.
Петербург другое дело — это город, полный призраков, город несчастный, город скудный, город Гоголя и Андрея Белого, город «Питер бока повытер». И при этом место мистической красоты, город света и влюбленности, город моей юности и всей моей жизни.
Почему именно Ленинград стал цитаделью протеста, или, если хотите, альтернативной жизни?
Никакого протеста я не помню, а вот здоровое неверие любой власти — классовое петербургское неверие — очень положительная черта. Почему его не было, например, в Москве? Может быть, именно из-за призраков. Или невесть откуда взявшейся интеллигентности.
Вы верите в гений или судьбу места?
В это не нужно верить. Общеизвестно, что у каждого места есть свой дух — он же гений места. Именно он определяет свойства этого места и людей, в нем живущих.
А почему вы живете в Лондоне? Я не призываю к оправдательно-патриотическим доводам...
Любовь к Британии передалась мне от отца; потом Жюль Верн, Диккенс и Конан Дойл ее развили, а профессор Толкин подвел под нее фундамент. А что до места жительства: живу я не в Лондоне, или Петербурге, или Париже — я живу в этом мире: сегодня здесь, завтра там. Последние два десятка лет я много времени провожу между Лондоном и Петербургом, сейчас больше в Лондоне — потому что по качеству записи музыки и уровню игры музыкантов с этим городом не сравнится ни одно другое место на Земле. Здесь мне хорошо работается.
История, иллюстрирующая сказанное: однажды я записывал что-то в одной подвальной студии в Москве, на стене висел плакат «Пинк Флойд», хозяин студии, увидев мой взгляд, пояснил, что плакат висит в воспитательных целях. «Как это?» — спросил я. Он пояснил: «Вот приходит ко мне записываться молодая группа, я им и говорю: видите, это “Пинк Флойд”, а вы говно». Именно из-за такой постановки вопроса я работаю над музыкой в Лондоне. Это даже не вопрос тактичности, это вопрос уважения к самому себе и другим людям, без которого хорошей музыки не запишешь.
Люди везде люди, просто нужно с ними общаться, чтобы это заметить. Русские в Лондоне обычно живут в своем кругу и наружу почти не выходят, но если выйти, то жизнь становится очень интересной.
В Союзе мечтали, что больше не будете здесь жить?
Я никогда и не думал мечтать о таком. Не забывайте, что Союз был закрытым государством, выезд из которого для простого человека был невозможен. Не зря СССР официально называл себя и союзные страны «лагерь». А я не люблю чувствовать себя заключенным. Так что я не мечтал, я работал, и «работа сделала меня свободным».
Нет ли у вас ощущения, будто сейчас вторая часть жизни, где вы оказались по другую сторону баррикад? Тогда был Союз, вы в нем — и весь мир. А теперь весь мир и вы в нем, а остальное и так понятно.
Нет никаких баррикад. Я живу под тем же небом и на той же Земле, что и 50 лет назад. Я просто научился выбирать то, что мне действительно нужно.
А этот самый пресловутый Союз, как ни крути, все равно часть мира, часть Вселенной: и в нем действуют те же законы бытия, что и везде, хотим мы этого или нет. Советы живы в наших головах: мы даже не обращаем внимания на то, как это страшно. Вот, например, уродливое слово «за рубежом». Все время хочется спросить: за каким рубежом? Кто этот рубеж проложил? Почему вам так нравится жить в лагере за колючей проволокой? Нет рубежей. Мир один — мы все его часть.
Что к вам пришло первее: воцерковление, увлечение альтернативными способами расширения сознания, восточная мудрость или что-то другое?
Меня совершенно не интересует ни то, ни другое, ни третье. Мне с детства было интересно научиться жить не зря, чтобы каждую секунду ощущать справедливый восторг от того, что я жив, чувствовать суть жизни. Я до сих пор продолжаю этому учиться.
Сократ называл это состояние души «юдемония», и это единственное, чего мы все ищем. И все религии ведут именно к этой вершине.
Соловьев вспоминал, как вы с ним поделились самым счастливым моментом в жизни — в каждом прохожем в Нью-Йорке видели лик Христа. А, пользуясь вокабуляром Сергея Александровича, еще какие-то аберрации с вами случались?
Иностранное слово «аберрации» даже немного пугает, нет никаких аберраций.
Как учились понимать происходящее? Говорят, вас многое связывает с епископом Василием Родзянко.
В основном источником моего самообразования были книги (только не самиздат — напечатанное в десяти экземплярах через синюю копирку читать очень проблематично). В магазинах «Букинист» даже при советской власти можно было найти самые фантастические книги. Как пример: древнекитайская философия, «Махабхарата», Songs of Bob Dylan, «Новые записи Ци Се».
Почему вас не смущает одновременное изучение чудотворных икон и священных мест Индии, креститься и выступать на фоне Ганеши?
А почему это должно меня смущать? Вас же не смущало в школе изучение математики, физики и географии одновременно. Все это — разные аспекты человеческого образования.
Естественно, все религии про одно: про то, каков мир и как в нем жить. Просто разные религии уделяют больше внимания разным аспектам жизни. Я с большим уважением отношусь и к исламу. У меня много знакомых суфиев-мусульман и полное с ними взаимопонимание.
Как вы познакомились с далай-ламой?
Мы встречались несколько раз, он воистину уникальный и великий мастер. Первый раз мы увиделись в Москве, в посольстве одной маленькой республики, когда Его святейшество был в России как бы нелегально: советская власть страсть как боялась гнева Китая и по-детски притворялась, что далай-ламы в Москве нет. Меня представили ему, и он был настолько добр, что ответил на мои вопросы. По этой схеме проходят и все дальнейшие наши встречи. Только теперь он из вежливости показывает, что знает меня.
Когда БГ родился как символ?
Для меня БГ просто аббревиатура. А про изобретенного народным воображением символического БГ я мало осведомлен. Но, вероятно, он, как и любая народная легенда, то, что сегодня требуется людям.
К этому изобретению причастна и ваша мать — книгу «Мой сын БГ» написала.
Мама моя здесь ни при чем. Это не она придумала. Никак я к этой книге не отношусь, я ее не читал, только корректировал. Я маму люблю и без книги — всем хорошим, что есть во мне, я обязан ей, она заложила в меня основу.
Вас не пугает собственная значимость и отношение к вам многих как к истине, светочу — все видят в вас что-то недосягаемое: муллу ли, пророка?
Я довольно неплохо знаю себя и не вижу никакой причины для собственной значимости: я точно не являюсь ни муллой, ни пророком, поэтому и пугаться мне нечего. Я никогда не занимался поисками себя. Видимо, никогда себя не терял. Образы — одеваюсь каждый день просто так, как сегодня хочется.
А из того, что я читал про этого БГ, я замечаю, что данная аббревиатура — это просто дорожный знак, указатель пути в мировую культуру. Это даже немного лестно.
При всем при этом себе верите?
Не во что здесь верить или не верить: я ничего не придумываю — все, что я говорю, известно всем, кто умеет читать. Не в чем сомневаться. У меня нет никаких «убеждений», отдельных от жизни. Что вижу, то и говорю.
Борис Борисович, а чем вы как сольный продукт отличаетесь от совместного творчества с «Аквариумом»?
«Аквариум» — магия, БГ — что наболело на душе. Инь и ян. Жизнь и музыка — поиск равновесия между ними. Собственно, жизнь и есть настоящая музыка.
Теперь «Аквариум» не будет существовать в прежнем виде?
Всему свое время. Увидите.
Вы говорите, что политика и прочее недостойны внимания…
Я никогда этого не говорил. Объясню: политика — это метод управления массами, она была всегда и всегда будет. И как таковая она всегда подразумевает ложь. Поэтому обращать на это внимание нужно хотя бы для того, чтобы не попасть ненароком под колесо. Вот только вранье и стояние у кормушки меня не привлекает.
Если все так просто и скучно, зачем был недавний нарочито политический разговор с Михаилом Козыревым?
Меня попросили с ним поговорить, я согласился. Политического в этой беседе я ничего не заметил.
Как же тогда это находит отражение в вашем воплощении — в «Древнерусской тоске», в «500», в «Вавилоне», в конце концов?
Не вижу в этих песнях никакой политики, вижу реалии сегодняшнего дня, их и перечисляю.
Что же, быт вас совсем не интересует и не тревожит? Или духовность — прекрасная возможность выстроить между собой и миром стену, оставив себя для себя?
Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду под словом «духовность», но быт — это просто физическое устройство мира вокруг нас, он не может интересовать или тревожить. Это сырье для работы. Можно его устроить красиво или некрасиво, удобно или неудобно. А вот как и зачем нужно строить стену между собой и миром, мне совсем не понятно. Я живу в самом что ни на есть настоящем мире — отгораживаться от него невозможно.
Рассказывая о поездках в Индию, вы часто говорите: «Мне обо мне рассказали», «мне обо мне объяснили». Кто рассказал и объяснил и почему вы этому верите?
Очень просто. В какой-то момент внутри себя человек обнаруживает знание: «Это так». Этому нельзя верить или не верить: это так. Таков Путь. Все честные нейрофизиологи подтвердят вам, что наше мышление устроено именно так: мы не думаем, а обнаруживаем знание в себе. Потенциал одинаков у всех. Остальное зависит от человека.
Как писалась книга «Священные места Индии»? Как собиралась информация? Это изучение фольклора или источников?
Много лет странствуя по Индии, я мечтал найти книгу, где было бы написано, какие места стоит посетить. Не найдя такой, я решил написать ее сам. Для этого 20 лет изучал книги и объезжал разные священные места. В итоге, по оценке специалистов, книга получилась представительной.
Владеете санскритом или каннада, например?
Увы, нет.
А как же переводили «Гиту»?
Сначала сделал перевод с английского, потом еще один, а потом каждый стих сверял с санскритским подлинником-подстрочником. А потом каждый стих сверял с полудюжиной русских переводов, чтобы не было ни одного непонятного слова.
Кстати, насчет языков. Как вы считаете, почему Radio Silence не прогремел на Западе? По Довлатову: «На чужом языке мы неизбежно теряем какую-то часть своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это приводит меня в ужас»?
А зачем он должен был греметь? Задача времени работы над Radio Silence была совсем другой — дать мне возможность научиться работе в настоящих студиях и познакомиться с людьми, чью музыку я люблю; из клубной самодеятельности выйти в настоящую музыку. А потом вернуться домой и применить эти знания к нашей русской жизни.
Иллюстрация к рассказу: на втором году работы над альбомом Radio Silence в Нью-Йорке на каком-то концерте я встретил пеструю компанию очень известных музыкантов из Москвы. Они долго хлопали меня по плечам и вразнобой спрашивали, как тут с бабками, сколько где за что платят. Все спрашивали только об этом. Очень было их жалко, но объяснить им что-либо не представлялось возможным.
А опыт, приобретенный при записи RS, совершенно изменил мой подход к записи «Аквариума». Я увидел, как на самом деле происходит запись музыки, увидел, как подходят к делу люди, чью музыку я хорошо знаю. Увидел, как делается это дело.
Что до слов Довлатова: шутить и иронизировать никто на «чужом языке» не мешает. Нужно просто, чтобы он перестал быть чужим.
Борис Борисович, а вам нравятся те декорации реальности, в которых мы сейчас живем, интересно?
Вы очень провидчески называете нашу реальность декорациями. Поэтому сами знаете, что жить теперь очень интересно. И чем дальше, тем интереснее.
Анастасия Медвецкая
https://moskvichmag.ru/lyudi/boris-grebenshhikov-mne-s-detstva-bylo-interesno-nauchitsya-zhit-ne-zrya/