ПРИНЦ ХАОСА 48-летний поэт, композитор, автор картины "В чужую деревню за водкой" и повести "Иван и Данило", переводчик трактата Чокьи Нимы Ринпоче "Путеводитель по жизни и смерти", составитель списка чудотворных икон России, лауреат премии "Триумф" Борис Борисович Гребенщиков записал новый альбом. Он записал его вместе с группой "Аквариум" - хотя в группе с этим названием нет сейчас ни одного человека, выступавшего в группе с этим названием еще 10 лет назад. Но именно этот альбом должен вернуть группе с этим названием былую славу. За несколько дней до выхода альбома "Сестра Хаос", а также концертов, посвященных тридцатилетию группы "Аквариум", обозреватель "Афиши" Юрий Сапрыкин провел один день с Борисом Гребенщиковым.
"Во Дворце спорта, конечно, надо матерную песню петь, - говорит Борис Гребенщиков. - Без матерной песни Дворец спорта не возьмешь". Дворец спорта - это "Лужники", где "Аквариум" собирается давать юбилейный концерт. О том, как взять Дворец спорта, Гребенщиков размышляет на кухне большой квартиры между Пречистенкой и Остоженкой. Здесь он останавливается в Москве. На стенах - изображения Будды, двери выкрашены в красный и синий, поверх синего нарисована огромная птица с острым клювом. В коридоре торчит совершенно не вяжущийся с остальным убранством сноуборд. Гребенщиков заваривает жасминовый чай и продолжает: "А для матерной песни нужно хор пригласить. Краснознаменный хор армии".
Матерная песня - это "Подмога" группы "Xуй забей", которую "Аквариум" с недавних пор исполняет на концертах. Припев такой: "Жаль подмога не пришла, подкрепленья не прислали./Вот такие, брат, дела - нас тобою наебали". "Я в Индии был в гостях у нашего посла, - вспоминает Гребенщиков. - Меня попросили спеть. Я пою "Подмогу" и краем глаза вижу: в углу стоит суровый такой человек из охраны. Потом подходит ко мне и говорит: "Знаете, Борис Борисович, я многое в жизни видал, я Афган прошел. Так вот, это самая честная песня о войне, которую я слышал". Получается, что самую честную песню о войне написала группа "Xуй забей".
Гребенщиков только что вернулся из тура по США и Канаде, через несколько часов после прилета загрузился в поезд на Москву, в поезде с группой отметил день рождения Боба Марли, потом в 6 утра - с вокзала на Пречистенку. Теперь лидер группы "Аквариум" пьет жасминовый чай, слушает регги и явно не может понять, что за время суток на дворе. А тут еще приносят на утверждение два варианта нового клипа "Брод". Гребенщиков смотрит клипы молча и пристально. Ему нравится второй вариант, но и в нем есть свои недостатки:
"Могу ли я сесть с секундомером и по кадрам расписать режиссеру, какие места нужно исправить?" Первый вариант Гребенщикову не нравится совсем: "Я не могу понять, зачем режиссер выбрал самые уродливые планы? Почему из всей съемки он взял места, где я самый некрасивый? Нет, я не против, у меня только один вопрос: зачем?".
Утверждать клипы и обложки Гребенщикову в последние дни приходится постоянно: у группы выходит альбом "Сестра Хаос" - первая запись "Аквариума" за два года и, пожалуй, самая бодрая и мощная запись "Аквариума" лет за шесть. Сопровождающая все это рекламная кампания для "Аквариума" беспрецедентна: огромный плакат с суровым взглядом БГ поверх очков в Москве встречается на каждом углу, это же лицо не вылезает из телевизора, для журналов отснята фотосессия из нескольких сот снимков. "Индейцы, конечно, говорят, что фотография вынимает из человека часть души, - жалуется Гребенщиков, - но я к этому готов".
Пока не началась очередная съемка для телевидения, мы сидим на кухне и пьем жасминовый чай. Это до обидного банально: любого спроси, чем может заниматься в свободное время Борис Гребенщиков - ну конечно же, сидеть на кухне и пить чай. И конечно же, разговаривать о "Властелине колец" - как известно из интервью, данного в 1985 году писателю Матвееву, Борис Борисович уже о ту пору прочитал всю трилогию раз одиннадцать и два раза переводил ее на русский в устном чтении. "Я когда посмотрел "Властелина" в Нью-Йорке, - говорит Гребенщиков, - вышел из зала совершенно просветленный". Вот интересно, как выглядит просветленный Гребенщиков? То есть еще более просветленный, по сравнению с обычным своим состоянием?
На кухне появляется глава фирмы SoLyd Records Андрей Гаврилов - он собирается издавать в России альбом тибетских мантр, записанный Гребенщиковым вместе с американкой Габриэль Рот. "В оригинале он называется "Bardo", но в России так называть его нельзя, - рассуждает Гребенщиков. - Андрей, как мы его назовем? "Сорок тысяч летающих трупов"?" Придумать что-либо более конструктивное не удается: пора на телесъемку. Гребенщиков одет в оранжевую рубашку с оттиском в виде девушки-японки. "Это из последней коллекции Иоджи Ямамото", - с гордостью сообщает Гребенщиков. В эту минуту, в полном соответствии с тезисом Бананана из фильма "АССА", от него сияние исходит: "По-моему, для телевидения я вполне гожусь".
В машине мы разговариваем о чудесах. Гребенщиков говорит, что, в принципе, чудеса ни для чего не нужны, но даже если они происходят, человеческая память блокирует память о чуде, отказывается воспринимать его как чудо, переводит его в разряд чего-то незначительного. Меня больше заботит другое: мы проезжаем храм Христа Спасителя, и Гребенщиков просто обязан на это отреагировать. Пересечение в пространстве двух этих знаковых величин не может не спровоцировать какой-то реакции. Может, он просто уставится на храм как на новые ворота, может, начнет истово креститься, может, еще какая искра между ними пробежит. Но Гребенщиков в сторону храма даже не смотрит. А потом поворачивается ко мне и говорит: "Мы только что проезжали церковь, так вот: в России существует около двадцати чудотворных икон..."
Чего скрывать - я волнуюсь. Я еду в одной машине с человеком, который, в сущности, создал язык, на котором я говорю. Я даже не о расширении кругозора - может, кому из людей моего поколения и удалось узнать, кто такой Бодхидхарма, минуя альбом "День серебра", но я таких не знаю, - я о том, что способ смотреть на мир, характерный для этих самых людей, в изрядной степени определен тем, что делала группа "Аквариум" в период с 81-ro и далее. Я о том, что "Аквариум" многократно давал мне ощущение какого-то захватывающего счастья - ощущение, которое не поддавалось анализу: если взяться и разобрать по строчке, допустим, песню "Небо становится ближе", то у нее появится вполне определенный смысл и станут видны первоисточники, но слушать ее после этого будет невозможно. "Важны не сами слова, а то, с какой интонацией они спеты", - как признается в машине сам Гребенщиков. Вряд ли можно сказать, что Гребенщикову мы обязаны лучшим, что есть в России, - но Пелевиным обязаны точно, и русскими переводами Дилана (как бы плохи они ни были) тоже обяза ны, и магазином "Путь к себе", и фильмом "АССА", и всем русским роком, о начала и до конца, и русским регги, и русскими кельтами/эльфами/хоббитами - не так уж это и несущественно, если вдуматься. Я уж молчу о том, что слова "коростель", "яшма" или - не знаю - "Иннокентий" навеки будут ассоциироваться с соответствующими песнями "Аквариума" и только во вторую очередь - с чем-либо еще. И вот с этим-то человеком мы и едем в "жигулях" шестой модели на Чистопрудный бульвар, где у Гребенщикова назначена съемка. Естественно, в магазине аквариумов. Где же еще снимать Гребенщикова?
Гребенщиков перед телекамерами ведет себя так, как полагается Гребенщикову, - играет словами ("Рок никуда не идет. Рок стоит, лежит, иногда выпивает и закусывает"), наотрез отказывается спеть ("Пение - это же алхимия") и бодро пританцовывает по поводу и без. В его движениях есть что-то знакомое: точно так же он двигался в фильме "Long Way Home", снятом 14 лет назад во время записи первого (и, видимо, последнего) американского альбома БГ. Надо полагать, если у Гребенщикова отобрать гитару, ему свойственно двигаться именно таким образом.
Фильм "Long Way Home" не только впервые явил миру Гребенщикова танцующего, он зафиксировал еще один важный момент: момент, когда незапятнанный лик БГ стал несколько тускнеть. Дело даже не в том, что песни на английском оказались не так сильны, как все предшествовавшее, - дело тут совершенно житейское. В 2001 году почти одновременно появились две книги - "Аквариум как способ ухода за теннисным кортом" виолончелиста Всеволода Гаккеля и "История Аквариума. Книга флейтиста" ныне покойного Дюши Романова. Обе книги по отношению к Гребенщикову в разной степени злы. Гребенщиков-де вышвырнул из группы полноправных соавторов, заменив их послушными аккомпаниаторами, на концертах заставляет звукорежиссера выводить голос на максимум громкости, приглушая остальных, - и все это выглядело бы мелочной личной обидой, когда б не одно обвинение по существу: в 1988 году Гребенщиков подписал контракт с CBS, уехал в Америку и оставил своих музыкантов без работы и средств к существованию. Глядя на эту историю из 2002 года, никакого криминала не разглядеть: ну уехал и уехал, не нанимался же он их кормить до конца дней. Но вспомните, как это выглядело в 88-м: "Аквариум" - не группа, а образ жизни, БГ есть свет, и в нем нет никакой тьмы! На него тогда почти молились, а он ловко отодвинул всех в сторонку и уехал дружить с группой Eurythmics. У меня к тому отъезду свои претензии. Я вспоминаю, как сидел с другом Ленчиком в ГУМе у фонтана и читал купленную в рок-лаборатории газету "Сдвиг", где чуть ли не в траурной рамке сообщалось, что вот уехал, и, наверное, навсегда, и мы не могли понять: как он посмел? после всего, что было? как мог оставить нас здесь одних? На пресс-конференции в Москве у Гребенщикова поинтересуются, что он думает о книгах бывших коллег, - и как с гуся вода: "Я никогда в жизни не играл ни с одним плохим музыкантом. Что они думают обо мне - их личное дело".
Съемка заканчивается, мы выходим на улицу. Пробка на Покровке, лед под ногами, морось над головой, и только в лицах прохожих что-то не так. Постепенно я понимаю: люди смотрят в мою сторону с таким выражением, как будто рядом со мной вышагивает живой носорог. Мы решаем, куда пойти обедать, и как-то само собой выясняется, что поблизости нет ни единого приличного места, кроме ресторана "Тибет-Гималаи". Где же еще обедать с Гребенщиковым? Гребенщиков заказывает гребешки. Мы разговариваем о тибетской кухне, в которой Гребенщиков все-таки понимает поболее любого официанта "Тибета-Гималаев". "Здесь в меню, наверное, больше блюд, чем тибетцев в Непале, - удивляется Гребенщиков. - Их кухня на самом деле очень проста. Главное блюдо - пельмени. Обычные пельмени, такие же, как наши, называются "момо". Музыка, которая играет в ресторане, напротив, кажется Гребенщикову аутентичной. Обед занимает час, и весь этот час в зале разносится мантра "Ом мани падме хум". "Есть прекрасная тибетская история, - сообщает Гребенщиков. - Один молодой человек, заботившийся о духовном процветании своей матери, решил заставить ее регулярно произносить мантру "Ом мани падме хум". Он повесил над входом в кухню черпак, и всякий раз, когда мать билась о него головой, она должна была произносить "Ом мани падме хум". Потом мать умерла, попала в ад. А там вдруг черти звякнули своими бадьями, она по привычке прочитала мантру и сразу переродилась в какое-то благородное существо. Вот на какие ухищрения порой приходится идти благородным детям". Мы расплачиваемся с официантом (у которого, по мнению Гребенщикова, от регулярного прослушивания мантры должна страшно очиститься карма), выходим на улицу и ловим машину: пора на пресс-конференцию. Пресс-конференция проходит в здании "Нашего радио", в том самом здании, где "Аквариум" несколько месяцев назад записывал песню "Растаманы из глубинки" в окружении скрытых телекамер. Через несколько дней все это было показано под шапкой "За стеклом" - дескать, зрители впервые могут увидеть, как группа "Аквариум" записывает песню, от начала и до конца. На альбоме, как выяснилось позже, песня выглядит совершенно по-другому, нежели на телеэкране: вокал Гребенщикова теперь больше напоминает голоса из песни "Uncle Fucker" из мультфильма "Южный парк", чем обычный вокал Гребенщикова. "Если людям интересно таким образом побаловаться - дать нам студию на ночь, - говорит Гребенщиков по дороге на пресс-конференцию, - мы найдем, что с этой студией сделать. Если кто-то хочет это снимать - это их проблемы. Если кто-то будет на это смотреть - это их проблемы. Для нас главное - качественно поработать в новой ситуации".
Через сутки Гребенщиков снова приедет в ту же самую студию - играть концерт в прямом радиоэфире и общаться с дозвонившимися в привычном для себя режиме. На вопрос "Когда вы купили свою первую гитару?" он отвечает: "Я нашел ее на помойке. Я пришел с гитарой к своему отцу - в лаптях и онучах, с чумазой мордашкой и торчащими вихрами. Отец гитару ошкурил, и я стал разучивать на ней Шопена и Мусоргского". Через несколько минут Гребенщиков будет примерно в том же стиле общаться с журналистами на пресс-конференции: "Борис Борисович, входите ли вы в жюри премии "Триумф"?" - "Знаете, в одной книге написано: "Не судите - да не судимы будете". Через полтора часа, в пять вечера по Москве, мне вежливо объяснят, что день с Борисом Гребенщиковым закончился, - у Гребенщикова в пять начинается частная жизнь, и журналистам в ней нет места. А пока мы продираемся сквозь московские заторы, и человек, придумавший язык, на котором я говорю, скрючивается рядом со мной на заднем сиденье очередных "жигулей" и объясняет, как устроен этот язык: "По-моему, всем очевидно, что наши слова не впустую набросаны, что за ними что-то стоит. И люди пытаются понять, что у меня за ними стоит. Но это совершенно неважно - что у меня за ними стоит. Эти слова - про жизнь каждого из тех, кто слушает. А вовсе не про мою жизнь".
(c) Юрий Сапрыкин, 18 февраля - 3 марта 2002 / АФИША прислал Сергей Скуратов <gunia@newmail.ru>
Пустые места группы "АКВАРИУМ" № 179 (1)