2017 5 марта. Борис Гребенщиков на радио RFI г.Париж. Событие. Справочник

Борис Гребенщиков: «Я хочу разучиться быть музыкантом»

В воскресенье, 5 марта, Борис Гребенщиков сыграл несколько новых песен в студии RFI и рассказал о своем Париже, клятве не ходить на правый берег и любви ходить в Нотр-Дам по утру, совместном концерте с Сергеем Курехиным на площади Нации в 1991 году, знакомстве с Алексеем Хвостенко, лучшем коктейльном баре города, который все равно оказался на правом берегу, и неумении возвращаться.

RFI: Мы хотели посвятить этот эфир Парижу и Франции, поскольку мы — французская радиостанция, а вы часто здесь бываете и хорошо знаете этот город. Прежде чем спросить вас о Париже, я хотела бы процитировать одно ваше интервью, которое вы два года назад дали американскому изданию Newsweek. В этом интервью вы рассказывали, что первым городом, в который вы попали за пределами России, был Нью-Йорк, и вы говорили о том, что вы попали прямиком в центр мира и чувствовали себя подобно Алисе в стране чудес. Я знаю, что первый раз вы приехали в Париж в 1989 году. Вы помните, какие у вас были ощущения от этого города тогда, почти 30 лет назад?

Борис Гребенщиков: У меня были прекрасные ощущения. Первое, что я увидел, это была банда Hells Angels на каком-то крупном проспекте, и шофер мне долго рассказывал про то, как французские Hells Angels ведут себя по отношению к людям, которые неучтиво садятся на Harley-Davidson. И мне понравилось, мне показалось это вежливым.

Что еще вас поразило? Может быть, цвета, запахи?

Настоящий Париж начался у меня много-много позже, когда у меня все-таки хватило ума и совести дойти до Латинского квартала. Тут я солидарен с Хемингуэем, который, как известно, давал клятву с левого берега на правый никогда не ходить. Как только он попадал на правый берег, он сразу напивался.

Вы делаете так же, если попадаете на правый берег?

Я сразу напиваюсь. Мы с Хэмингуэем очень в этом солидарны, поэтому я стараюсь не ходить на тот берег.

Сейчас левый берег становится очень правильным, даже порой скучным.

Знаете, пока я где-то есть, правильным это место никогда не станет.

Если бы вы уезжали из Советского Союза в 80-е годы навсегда, мог бы Париж стать городом, который принял бы вас тогда?

Это вполне было бы возможно. Другое дело, что я не считаю этичным покидать страны, которые находятся в беде, потому что всегда нужны люди, которые находятся внутри, а не снаружи.

Но сейчас вы живете на несколько городов сразу, и Париж – один из них, или нет?

Нет, я живу в Петербурге. Другое дело, что я бываю дома 2-3 дня в месяц, потому что количество концертов, которые нужно и хочется сыграть, превосходит все допустимые нормы, поэтому и хочется быть дома, но это очень редко получается.

У вас действительно очень плотный концертный график, и ваш приезд в Париж без концерта — это только нам так повезло? Вы здесь отдыхаете?

Практически да. Я все время надеюсь, что у меня какая-нибудь песня напишется. В 1993-1994 году я как-то раз за неделю в Париже написал шесть песен. Такого безумия у меня не было никогда, и я всегда надеюсь, что, может быть, хоть чуть-чуть этой благодати вновь на меня снизойдет. Конечно, не очень снисходит, но блажен тот, кто верует.

То есть с тех пор каждый раз, когда вы приезжаете в Париж, для вас это место, где вы ждете вдохновения?

На самом деле нет. Мне хотелось бы этого ждать, но — как вы справедливо заметили, когда мы готовились к передаче — называть меня музыкантом бессмысленно, потому что я хочу разучиться быть музыкантом. Я хочу разучиться быть песенником, я хочу научиться быть просто человеком. Десятки лет занятия тем, чем я занимаюсь, меня привели к очень простой мудрости о том, что быть человеком значительно важнее, чем быть профессионалом.

Я все время пытаюсь. Просто раньше мне хотелось научиться что-то делать, а когда я научился, мне хочется это разучиться делать, больше про это не думать.

Как проходит ваш отдых в Париже? В этот раз вы приехали не по работе, а ради удовольствия — чем каникулы в Париже отличаются от каникул в других городах, где вы часто бываете?

Каникулы заключаются в том, что я с утра до ночи занимаюсь приведением дел в порядок, то есть порядком песен в каком-то выпускаемом альбоме, договорами по поводу этих песен и написанием своей радиопередачи, которая уже практически 12 лет идет. Помимо этого, я выбегаю на улицу и хожу пешком, и в это время я продолжаю делать все то же самое.

Вы говорили о делах, которые вам приходится делать в Париже, когда вы сюда приезжаете. Я читала во многих ваших интервью о том, что вы очень любите парижские музеи, в частности музей Орсе.

Я сегодня туда не дошел только потому, что пошел такой дождь, что я бы уплыл.

То есть в промежутке между делами вам все-таки удается…

Я просто преувеличиваю — конечно, делами я не занимаюсь, просто они меня все время отвлекают от жизни. Но меня от жизни не так просто отвлечь.

Почему именно музей Орсе? Ведь в Париже столько музеев, и здесь столько всего происходит.

Не только, но импрессионисты в частности. Просто я не могу отказать себе в счастье еще раз посмотреть на что-то, что я там люблю, и каждый раз поражаюсь заново: как же все-таки сильно я это люблю.

Вас не пугает, что выставки превращаются в блокбастеры, что это становится чем-то очень массовым? Или наоборот, это хорошо и прекрасно? Например, очереди, которые мы наблюдаем в России…

Очереди я не люблю. Более того, если есть очередь, я туда не хожу. Как-то все время получается, что у меня нет недостатка в культурной информации, поэтому, значит, я как-то ухитряюсь. Я просто думаю, что если меньше концептуализировать, а просто плыть по течению, которое Господь дал, то и приплывешь туда, куда надо. В этом смысле я очень полагаюсь на Дао.

Есть ли какие-то маленькие, тайные места в Париже, куда вы приходите и где вам хорошо?

Я очень люблю (церкви) начиная от Нотр-Дам-де-Пари и кончая Сен-Сюльпис, менее известными церквями. Мне там всегда очень хорошо. Когда я в церковь прихожу, чувствую себя еще более дома, чем даже на улице.

Вы уже были в новой русской православной церкви в Париже, которую этой осенью открыли на набережной Бранли?

Я думаю, что я подожду лет 800 — пусть она приобретет патину. Я люблю старое.

Из старых церквей вы назвали Сен-Сюльпис…

Просто Сен-Сюльпис у меня за углом, поэтому мне все равно приходится туда ходить. Я в Нотр-Дам люблю ходить по утру.

То есть идеальный день в Париже — это сходить в Нотр-Дам с утра.

Как дальше будет проходить этот идеальный день?

Идеальный день именно состоит в том, что я не знаю, что будет дальше. Дальше меня будет нести по течению, и куда-нибудь меня принесет.

Когда вы приезжаете в Париж, или Лондон, или Нью-Йорк — я знаю, что вы любите эти города, для вас это важные города — насколько вы можете позволить себе не погружаться в местные политические дрязги и проблемы? Каждый их этих городов сегодня является средоточием крупных политических проблем. Даже сегодня в Париже два огромных митинга — один против Фийона, другой за Фийона. Вы можете полностью от этого отодвинуться?

Не надо отодвигаться, потому что там, где я ходил сегодня по улице, не было ни одного митинга в защиту или против неизвестного мне Фийона. Дай бог, чтобы я никогда ничего о нем не узнал, так же как я ничего не узнаю о политике Лондона или Нью-Йорка, потому что там, где я хожу, никакой политики не видно. Более того, я могу идти по Москве или Петербургу, и тоже не будет никакой политики.

Наоборот, я все время поражаюсь — когда открываешь Facebook, понимаешь, что просто идет война, и непонятно, как мы все еще живы. Но когда я выхожу на улицы — будь то Москва, или Петербург, или Киев — я вижу, что люди не осведомлены о том, что идет война. Они продолжают счастливо жить, разговаривать друг с другом, катать детей, заниматься какими-то разборками, читать книги. И тут начинаешь понимать, что, может быть, политизация современной жизни немного преувеличена теми людьми, в руках которых находятся вожжи, и им выгодно стегать, чтобы получать больше денег.

Возможно, она преувеличена в России, но во Франции, мне всегда казалось, политика во французах с молоком матери, и для меня это всегда было именно частью Франции, частью Парижа. Для вас общественно-политическая жизнь современной Франции не является частью вашего Парижа?

Нет. Начиная с 1989 года, как вы верно заметили, не единого проявления политического начала я во Франции не видел и, может быть, не увижу.

Париж для вас меняется, вы ощущаете, что он становится другим?

Нет, со времен римского императора, который строил на левом берегу лагеря, я так же, то есть мое отношение к Парижу не изменилось.

Вы не видите здесь перемен, которые бросались бы вам в глаза?

Уничтожают красивые старые здания, строят безобразные новые, но это часть всеобщего тренда. Это со временем пройдет, и новые ужасные здания рухнут, и вместо них построят что-нибудь более приличное. Просто нужно подождать немного.

Мне приходится туда залезать, потому что я заражен чудовищным фейсбуковским вирусом, то есть мне нужно все время с 3-4 телефонов непременно считывать информацию, чтобы быть в курсе. Я сам себя все время останавливаю, говорю: я же заболел, это психоз. И моя душа мне отвечает: да, психоз, ну-ка сейчас посмотрим, что написал вот этот… Приблизительно как великие русские врачи 19 века пробовали на себе — вколол себе этот вирус, позволил себя им заразить, а потом смотрю — смогу с ним справиться или нет.

Есть ли такие места на планете, где вам не нужны соцсети, Facebook? Если вы уезжаете в Индию, например, то вы там полностью отключаетесь от всего?

Нет, я же все равно подключен к сети. Потом, часто такое бывает, что кто-то пишет: срочно нужно решить вопрос с концертом в Тамбове. Ты вылезаешь из медитации и отвечаешь, а потом обратно.

То есть вы не можете позволить себе отключиться?

Могу, но этим я могу подвести людей. Или, по крайней мере, я тешу себя такой мыслью. Но это все часть проблемы. Проблема в том, что я заразил себя и смотрю, выживу я или нет, смогу ли я выработать антитела, чтобы справиться с iPhone.

У вас в песнях иногда появляются французские словечки, выражения. У вас есть песня, которая называется «Максим-лесник». Там есть «святая гора Монмартр».

Она была написана по дороге к выпиванию вместе с этим самым Максимом-лесником, который по-вашему называется Maxime Le Forestier.

Вы с ним познакомились в Париже, но вы знали о нем еще (в СССР)?

Если бы я помнил, как оно происходило, в нем не было бы толку. Помню, что была масса теплых чувств по отношению друг к другу.

Был написан тогда же, но не по пути к Максиму, на следующий день. Я помню, что я сидел во всех кафе, которые были там вдоль бульваров, и писал. Это было прекрасное время.

У вас есть еще (в песне «Молитва и пост») встреча с Миком Джаггером, которая происходит во Франции.

Да, в Жуан-ле-Пен. Это все написано с натуры, это правда.

Была свадьба у одного моего друга, и там не только Мик, там все были.

А в 91-м году вы сыграли на площади Нации концерт с Курехиным.

Вдруг мне позвонил капитан и сказал, что у нас есть возможность съездить в Париж сегодня-завтра и сыграть. Мы принципиально решили не договариваться о том, что будем играть, ничего не придумывать, а просто прийти и сделать все, что в голову придет. В общем, мы именно это и сделали — был редкостный бардак. Но удовольствие мы получили выше среднего, заодно еще познакомились с покойным великим Алешей Хвостенко и провели у него замечательное время. Так что я с самыми теплыми чувствами это вспоминаю.

Получается, вы познакомились с Хвостенко в 91-м году?

Мы после выступления у этих ворот поехали к Лешке в мастерскую, он тогда в какой-то фабрике «сквотировался».

Там была масса фантастических приключений всю ночь. Мы гоняли на машине с единственным сиденьем — там сидел шофер и было навалено восемь человек, потому что в 4 часа утра кончилось все, что можно было пить. Все собрали денег и поехали куда-то, где ночью можно было купить чудовищное количество вина, и мы это сделали, причем с нарушением законов физики и законов общества. Я помню, что нас тормозили полицейские по дороге, выгрузили всех из машины, всех поставили с руками на капоте, но как только поняли, что это русские едут за вином, они с криком омерзения сказали: «Езжайте дальше, чтоб мы вас не видели!» Все было очень красиво.

Вам повезло, потому что вы не провели ночь во французском участке.

Да, мы провели ночь, продолжая выпивать вино у Леши в сквоте.

Где-то мы с ним пересекались все время. Я помню, что в Нью-Йорке мы с ним пересекались точно.

Про его сквот до сих пор по Парижу ходят легенды.

От себя могу сказать, что легенды правдивы. Это было удивительное место.

Для вас в Париже того времени это было одно из самых удивительных мест?

Я полностью потерял возможность сравнивать одно с другим. Когда со мной что-то происходит, я это не оцениваю, а принимаю, и все. Все было удивительно, и сейчас все удивительно.

И то, что сейчас происходит, для вас совершенно отдельная (история)…

Совершенно отдельная, и мне тоже страшно нравится — ровно так же.

Если выйти за пределы Парижа и поговорить о Франции, все, что связано с кельтами и кельтской музыкой — я знаю, что вы слушали Алана Стивелла. Это Бретань…

С этого я начал, да. У моих друзей, собственно, и дом в Бретани.

Юг — Жуан-ле-Пен — Бретань… Какая еще Франция вам близка?

Много чего есть – Монсегюр, Ренн-ле-Шато, о котором мне Роберт Плант рассказывал – он меня и навострил туда ехать.

Я не умею возвращаться. Даже если я приезжаю в место, где уже был, это будет уже новое место. Знаете, как говорят, в одну реку нельзя войти дважды. В один Париж нельзя прийти дважды, он все время будет разный.

Честно говоря, я не понимаю, как можно сравнивать. Они ничем не похожи, они совершенно разные, поэтому я люблю и то, и то. Это очень экономит время и нервы. Если любить все, с чем сталкиваешься, жизнь становится удивительно насыщенной.

Нет, не сложно. Даже если хочется дать по голове тому, с чем сталкиваешься, это тоже часть любви, как мне кажется.

Во всем. Достаточно посмотреть «Летающий цирк Монти Пайтона», и все будет понятно. У них чудесные отношения друг к другу. Один раз я шел по Лондону, и мне на секунду был Господом дан дар видеть происхождение — генетическую структуру каждого человека. Это было в Ковент-Гардене, и я увидел, что приблизительно 60% людей, бродивших по Лондону в тот момент, имели очень глубокую французскую родословную. В конце концов Англия и Франция были не то чтобы родственниками, а находились в значительно более близких отношениях — англичане всегда были во Франции, французы — всегда были в Англии.

Да ничего… Я недавно прочел в том же самом проклятом Facebook чье-то наглое заявление о том, что какой ужас, русские цари могли не знать русского языка. Да посмотрите на Англию — у них половину истории были цари, которые не знали ни слова по-английски, и ничего, никто по этому поводу не мучился. Если мы нанимаем рабочего, чтобы он работал, мне не очень важно, чтобы он знал Пушкина наизусть. Если мы нанимаем царя, мне не очень важно, чтобы он говорил на моем языке — главное, чтобы он работу делал: его работа — править.

В Англии и Франции, когда вы приезжаете и даете концерты, — это в основном русскоязычная публика?

На сто процентов. Бывают, конечно, пожилые мужья молодых русских, но в основном русская.

Она как-то отличается от той публики, которую вы встречаете на концертах в России?

Это та же самая публика, просто они в какой-то момент изменили место жительства и с удовольствием вспоминают. «Борис Борисович, я помню ваш концерт в 91-м году, когда вы в Рязани выступали», — говорит мне какой-нибудь лорд. Русские люди везде русские.

Атмосфера на каждом концерте одинаковая — хоть в Лондоне, хоть в Париже, Киеве или Рязани?

Просто в разных городах люди научены по-разному реагировать на концерты. Если в Киеве это обычно просто фантастическая любовь, то в Лондоне это такое остолбенение — «о, я же заплатил за билет 200 фунтов, и вот я стою здесь, а все ли меня видят, что я стою на этом месте», или что-нибудь еще такое. Такая реакция тоже бывает. Люди чудные везде, просто они везде своеобразные, но они нигде не бывают хуже других. Они научены по-разному реагировать. В городе Самаре они тоже, как правило, вполне остолбеневшие и не очень реагируют. А в городе Томске, например, может быть врыв эмоций.

Вы в последнее время и в России, и в прошлом году в Париже играли на улице. Для вас эти уличные выступления — это форма свободы?

Нет, мне не нужна форма свободы. Я даже не уверен, что у свободы должна быть форма. Это естественное желание сделать что-нибудь человеческое. Когда становишься профессиональным музыкантом, ты делаешь то, что тебе положено — заботиться о том, чтобы получать деньги, например. Я страстно не люблю делать то, что положено, поэтому для меня игра бесплатных концертов — это форма выживания моей души. Это не отрицает ценности платных концертов, потому что я уважаю людей, которые заплатили деньги и пришли на наш концерт. Но играть бесплатно мне значительно веселее и приятней. Поэтому, когда у меня есть возможность даже не просто играть, а просто выйти на улицу там, где меня никто не ждет, от игры там моей душе тепло. Мне очень приятно, что «Аквариум» — это такая группа, где все этим занимаются с удовольствием.

Это не мои музыканты. Я в той же степени их музыкант. Это общность людей, которые по тем или иным причинам сейчас играют друг с другом, и им это нравится — как только человеку это начинает не нравиться, долго у нас не удерживается.

Возвращаясь к Франции и Парижу, я знаю, что вы сейчас приехали буквально на несколько дней.

Я здесь, в Париже, больше, чем бываю дома, в Петербурге. Дома четыре дня — я не могу позволить себе такую роскошь.

В Москву я, как правило, прилетаю утром, быстро делаю все, что мне нужно, вечером играю концерт и либо ночью, либо утром рано улетаю куда-нибудь еще. В Москве не удается вообще быть.

То есть в Москве бываете только по концертным делам?

Обожаю Патриарший пруд и две-три улицы вокруг. А дальше я не хожу.

То есть у вас каждый город ограничен центром? А Париж — одним берегом?

Париж не ограничен. Я же так для красоты говорю — я все-таки бываю на правом берегу, потому что там есть Harry's New York Bar, где и был изобретен коктейль «Кровавая Мэри». Как же я могу туда не ходить?

Кстати, я слышала, что вы пишете книгу о коктейлях?

Я собираю информацию. Может быть, мои дети или внуки напишут книгу, потому что информации очень много — нужно выпить в каждом баре Земли, по крайней мере, один раз или несколько, чтобы проверить, не подвели ли меня мои воспоминания.

Нет. Я честно говорю — я не умею это делать, у меня нет таланта на это. Я лучше буду петь песни, а бартендер пусть мне готовит коктейль.

А почему тогда вам хочется написать книгу об этом?

Я подумал, что несправедливо, что нет такой книги, которую я хотел бы иметь. Вот попадаешь в какой-нибудь город, например, в Воронеж и не знаешь, куда вечером пойти после концерта или просто так. А так открываешь книгу и понимаешь, что в городе Воронеже есть бар такой-то, где есть коктейль «Три ночных пидараса» — как же можно не посетить такой бар? Вы думаете, я шучу? Нет, это правда. Я завел туда своих ирландцев, и они были так впечатлены, что мы едва оттуда ушли. И коктейль не такой уж плохой.

No documents found

У Вас есть что сообщить составителям справочника об этом событии? Напишите нам
Хотите узнать больше об авторах материалов? Загляните в раздел благодарностей