Александр "Фагот” АЛЕКСАНДРОВ История «Аквариума» во многом состоит из мифов и легенд. Эти мифы и легенды рождаемы разными источниками. Но доминирующими являются, пожалуй, мифы о людях, о личностях, если хотите, простирающиеся от простого до абсурдного — от идеализации способа питья портвейна, применявшегося энное количество лет назад каким-то конкретным человеком, до явлений массового не излечимого гипноза, о которых речь еще пойдет. Для большинства нынешних почитателей «Аквариума» герой этой главы — не однозначно реальный "Фагот Фаготов", комический персонаж «Правдивой автобиографии». И лишь иногда — субъект со странным духовым инструментом и в очках на какой-нибудь из старых фотографий. Многие склонны полагать, что если таковой человек и был, то оставил от себя, подобно чеширскому коту, лишь истории, о нем рассказывавшиеся. А в это время Саша Александров живет и здравствует в Москве, куда переехал шесть лет назад, будучи, с одной стороны, известным джазовым музыкантом, а с другой — милым и дружелюбным человеком, время от времени появляющимся на разнообразных мероприятиях. Последнее время Саша работает с небезызвестным ансамблем «Три О» и с Сергеем Летовым, принимает участие в концертах и зарубежных гастрольных поездках, пишет музыку для кино. И мне захотелось приоткрыть завесу тайны над легендарной личностью "Фагота" и показать читателю, как миф обретает человеческое лицо — при этом, добродушно улыбающееся. Остается добавить, что наша беседа происходила шумным и бурным московским утром 9 февраля 1992 года, когда народ толпами перемещался по городу, сотрясаемому очередной волной "коммунистических" и, в пику им, "демократических" демонстраций. Не по-февральски теплый воздух воскресного утра был наполнен политическими лозунгами и типично первомайской суетой, которую отличало от праздника только вечное опасение: «Что будет? Чем это кончится?» Казалось, что мы, двое москвичей в суматохе девяностых годов, бесконечно далеки во времени и пространстве от петербургско-ленинградских дворов и подмостков двадцатилетней давности... — Начнем сначала: ты москвич или ленинградец? — Конечно, ленинградец. — И как ты попал в «Аквариум»? Когда? — Когда? Сейчас это трудно сказать. Тогда ’’они часов не замечали”. — И даже "годов”? — Можно попробовать установить год. Это было... — Может быть, это был семьдесят шестой? — Да, похоже на то. Наверное, это он и был. — А каким, в принципе, образом это произошло? Вы как-то общались до этого? — Безусловно, мы общались на человеческом уровне. Сначала. Потом это общение вылилось... Из «Аквариума» с первым я познакомился с Дюшей. Это сложная ситуация, потому что общение трансформировалось периодически — в странных вариантах. Вообще, первым я узнал Ляпина. Но он тогда к «Аквариуму» никакого отношения не имел. — Но они вместе с Дюшей учились, по-моему, где-то, — Нет, как раз вместе с Ляпиным учился я. Насколько я помню. — Где? — В музыкальном училище. — На чем же он учился играть? — На скрипке. Мы первый курс отучились. Потом Ляпин ушел — то ли в армию, то ли... Такая захватывающая, душераздирающая история... — А с Горошевским какие ты имел отношения? — Играл в оркестре его театра! — Ас какого времени? — Вот это тот же самый, наверное, год. И вот там как раз был Сева. — Долго ты играл у Горошевского? — Нет, совсем недолго. Какое-то время. Сейчас трудно это все установить. Ну, в общем-то, какое-то количество спектаклей. Там был один спектакль, где был оркестр. «Невский проспект». — А что, в принципе, там у Горошевского происходило? — У Горошевского? Нормальная, хорошая тусовка. Все любили друг друга. — Как я понимаю, и Борька, и Дюша пытались иметь какое-то отношение к этому, на раннем этапе? — Нет, и потом тоже. Дюша там даже играл актером. — Дюша теперь вернулся к этому. Он теперь тоже играет. В сказках. — Понятно, все подались в актеры. Тоже неплохо» наверное. — Давай немножечко вернемся к вопросу. — Давай. Значит, был Сева, с которым, естественно, возникли очень хорошие дружеские, человеческие отношения. — А он, соответственно, уже играл в «Аквариуме» в то время? — Вот этого я не помню. Может быть, играл он еще тогда в «Акварелях». И я даже приходил к ним на репетиции. — Играл там? — Да, чего-то там играл. Тогда было очень хорошее время, потому что можно было совершенно запросто играть с кем хочешь... — А ты с детства учился играть на таком экзотическом инструменте? — Да. Ну, как с детства... — В музыкальной школе? — В музыкальной школе я играл на кларнете. Но сначала на фортепиано, так же, как все несчастные дети профессиональных музыкантов. — В общем, каким образом ты оказался в «Аквариуме», ты не помнишь? Какие-то первые впечатления? Историю какую-нибудь? — Знаешь, где-то в районе Таврического сада был один двор, с очень живописным, полностью запущенным садом, который остался, видимо, нетронутым со времен революции и гражданской войны. И, наверное, просто ассоциативные впечатления: мы там сидим на дереве, обрушившемся от всяких исторических катаклизмов... И вот, насколько мне кажется, мы тогда и решили чего-то вместе попробовать поиграть. — Ас Борькой когда познакомился? — Тогда и познакомился. Но вообще, была тусовка. Только тогда этого слова, конечно, не было. Была достаточно плотная компания, поэтому очень сложно восстановить, кто с кем и когда начал в результате заниматься музыкой. Потому что все вертелось вокруг музыки. — Наиболее шумное или наиболее запомнившееся мероприятиес «Аквариумом»... — Ну, самое шумное воспоминание, это... — Тбилиси-80? — Тбилиси-80. — Так это был мой следующий вопрос. Расскажи по-подробнее. — Ну, это была грандиозная авантюра. Самая настоящая. — То есть авантюра была уже в том, что вы туда поехали? — Даже, может быть, не то чтобы авантюра, это как бы... Ну, вообще, какая-то заморочка. Как вот, например, люди собираются ехать в Каир, можешь себе представить. Когда человек решил поехать в Каир, и если он, предположим, до поезда или самолета решил поехать на такси, то в то время, когда он садится в машину, лопается колесо. Это обязательно. И вот с этого момента начинается дорога в Каир. И вот, приблизительно... И даже совершенно точно такой была эта поездка в Тбилиси. Хотя, конечно, все эти неурядицы абсолютно не воспринимаются как горе, они воспринимаются как радость и настоящие приключения. — У вас ведь что-то с билетами приключилось? — Да со всем, чем угодно. Вообще, у нас был чудесный администратор, вдруг откуда-то возникший, из какого-то Дома культуры. — ДК им. Цурюпы? — Да, я там даже тогда работал руководителем. Руководителем группы «Аквариум». — Разные люди в разное время в разных ДК работали руководителями группы «Аквариум»... — В Цурюпе работал я, это я точно помню. Перед этим было еще одно замечательное место — завод ЛМЗ. — То есть, Металлический завод. — Там я тоже работал руководителем. Потому что руководитель должен, по мнению иерархии, обладать музыкальным образованием, а музыкальное образование было только у меня. Так что, соответственно, все эти душераздирающие посты занимал я... Некоторое время. — Про администратора мне тоже что-то рассказывали. Некоторые даже помнят, как его звали. — Олежкой его звали! Олег Иванович. — А вы, что, договаривались, что будете играть акустику? — Нет, мы готовили... специальную программу. — Это я знаю. Но Олег Иванович об этом, по-видимому, не знал — Так он вообще не знал, кто мы такие! Просто-напросто. Но, когда пришло приглашение на этот фестиваль, он каким-то образом про это прознал и, как любой администратор, работающий в советской системе, решил незамедлительно начать пользоваться своими привилегиями. Ну, как в поездке за границу — обязательно принимает участие представитель какого-нибудь культурного офиса. И он решил: почему бы, собственно говоря, не проехаться нормально так в Тбилиси? С такой известной группой, которую туда приглашают. При этом, ни разу не слышав группы, не наведя справки... Это нормальный совок, то есть, все было хорошо. — Ну, так о самом... "безобразии”. — Ну это было, на мой взгляд, такое интересное мероприятие, на котором группа показала... Вся та энергия, которая накопилась за достаточное количество лет в подполье, вдруг, вырвавшись на огромную сцену Тбилисской филармонии, настолько удесятирилась, что произвела, в общем, очень хорошее впечатление, как мне кажется, как и на играющих, так и на людей, которые все это воспринимали. — Я думаю, что жюри должно было почувствовать сильное энергетическое давление, чтобы сбежать. — Это нормально, это очень хорошо было. Вообще, это воспринималось, как нормальное явление. Когда я увидел со сцены, что эти люди валят из зала, то не возникло никаких вопросов, почему. Все как бы становилось на свои места. Это те люди, которые должны были уйти в этот момент. — Ав какой момент, кстати, они ушли? — В момент самой страшной песни... — Которой? — Как же она называлась... Я ее так знаю, но... — «Марина», что ли? «Летающая тарелка»? — Нет. Самая такая забойная... — «Блюз свиньи в ушах»? — Нет... — Ну что же еще? «Минус тридцать»... — Там был такой забой, тес гитарный... — По-моему, это «Блюз свиньи в ушах». — Ты что! «Блюз свиньи в ушах» — это блюз. — Ничего себе блюз! — Это ерунда по сравнению с... Как же она называлась? Ну, называй дальше... — Боюсь, что мне больше не вспомнить подходящих песен с этого концерта. — А вы играли всколъкером? Борька, Севка, Дюша, Фан на басу, ты и Губерман? -Да. — Тебя лично какие-то неприятности настигли после Тбилиси-80? — Неприятности административного свойства? По-моему, Севку только настигли. — Ну, как — только Севку? Борьку, можно сказать, выгнали с... — Ну, Борьку выгнали отовсюду, но, насколько я понимаю, все к этому шло, чтобы его выгнали. — А Севку-то почему? — А Севка работал тогда на «Мелодии»... — Его выгнали? — Нет, его не выгнали. Он сам ушел. Ну, там какие-то... Я не помню. — В общем, с тобой ничего не произошло. Раз ты этого не помнишь. — Наверное, нет. — В каких-нибудь альбомах ты принимал участие? — Ни в каких, насколько я представляю себе. То есть, наверное, какие-нибудь записи есть... Не знаю, правда. Единственная запись, про которую я знаю, что она существует, это тбилисская запись. — Она же потом все равно стала частью «Электричества»... Так ты большей частью играл на концертах? — Я только играл на концертах. Потому, что раньше больше ничего не было. — Ты вообще слушаешь «Аквариум»? — Вообще — нет. — А когда ты прекратил сотрудничество с «Аквариумом»? — Я практически закончил играть после Тбилиси. Но, естественно, эпизодические концерты — это все было. — Вообще для «Аквариума» ты — своего рода легенда. В полумифической «Правдивой автобиографии Аквариума» о тебе, например, очень много всего написано, и, в частности, на твой счет относится следующая сентенция, вошедшая в историю: "Он живет в самом отдаленном и бессмысленном районе Ленинграда — Веселом поселке; впрочем, живет — это не то слово. Он иногда ездит туда ночевать, и то, обычно, в самое неподходящее для этого время. " — Надо же! (Объект смеется) — Ты читал это произведение, где есть еще многочисленные всякие... насмехательства? — Нет... — То есть, ты никакого касательства к литературнозвуковому наследию «Аквариума» не имеешь? — нет. — И на «Аквариуме» года после восемьдесят третьего не был? — На концертах? Не был. Возможности не было, наверное. — А что ты стал делать после «Аквариума»? — Ну я, в общем-то, после всяких армий учился в консерватории в Ленинграде. Ну, и консерватория отнимала достаточно много времени. Параллельно еще работа. — Филармоническая? — Нет. Консерваторская. — Ас кем из ленинградцев ты играл какой-нибудь джаз? — Много играл, а как же. Кучу всесоюзных фестивалей. — Какие годы? — Знаешь, это лучше посмотреть на пластинке. С этими словами дружелюбный хозяин, смирившийся с моей дотошностью, ссылаясь на плохую память на числа, открыл дверцы одного из шкафов и обстоятельно углубился в изучение джазовых пластинок с собственным участием в поисках ответов на мои, сыпавшиеся один за другим, вопросы. — Гляди-ка, вот тебе пожалуйста — декабрь восьмидесятого года. Вот как раз с этих пор, практически, я в «Аквариуме» и не играл. Это уже «Трио Современного Джаза»: Курехин, Вапиров и я. Вот здесь даже фотография... Вот Толик Вапиров. Еще совсем не толстый. Это западногерманский диск. С начала сезона, с ранней осени, как раз началась эта эпопея. — Параллельно с обучением в консерватории? — Параллельно. Толя был преподавателем, а я был студентом. — Это вас объединило. А в Москву ты когда переехал? — В восемьдесят шестом. — По семейным обстоятельствам, или что-то тебя влекло? — По семейным, да. — Это не было приниипиальным решением? Ну, многие переезжают из Ленинграда в Москву и наоборот по каким-то... душевным соображениям. — Ну, и душевные соображения тоже были, наверное. Мне сейчас трудно восстановить то время. Наверняка они были, потому что я в то время работал в такой замечательной организации как Ленконцерт, руководил маленьким коллективом из двух человек. Второй был гобоист. Мы играли классическую музыку, в основном перед иностранцами, и работа несколько, наверное, достала, достала настолько, что надо было вообще уезжать из Ленинграда. — В Москонцерте ты уже работать не стал? — В Москонцерте тоже пришлось поработать, ничего не поделаешь. Но недолго. — А что было потом? Потом началось всякое разнообразное «Три О»? — Почему же? Потом я встретил на улице Мамонова. — Да, ведь ты еще и в «Звуках Му» играл! — А как же! — Я и забыла про самое главное. — Вот, началась эпопея «Звуков Му». Очень здорово. — Потом ты еще принимал участие в записи "Среднерусской возвышенности", очень мною любимой. — Тоже был такой период. — Но ты с ними не играл? — Я на концертах с ними, конечно, не играл. Это было бы невозможно А тут Свен просто позвонил и попросил. — Сейчас ты поддерживаешь отношения с кем-нибудь из «Аквариума»? — Да. С Севкой недавно по телефону разговаривал. Борьку периодически встречал в аэропорту, улетая в различные направления. Борька в Нью-Йорк, а я куда-то в европейские страны. — А вообще, ты много ездишь по заграницам последние несколько лет? — Сейчас нет, а вообще много. Практически вся Европа, Америка, Африка. — Это — «Три О»? -Да. — Сейчас — да, в основном с Летовым. Помимо того, что ты видишь здесь. В данный момент музыка «Три О» — это основное занятие. При ближайшем рассмотрении и взгляде вокруг себя оказалось, что прямо в комнате расположено некое клавишно-компьютерно-музыкальное устройство. — Это что, какие-нибудь эксперименты? — Нет, это работа. На кинорынок. — Прямо дома? Неужели не могли дать студию? — А зачем? Дома студия лучше, чем в другом месте. — А для чего ты это пишешь? — Сейчас — для одной музыкальной передачи. А в принципе — для кино. — Ну, а какое кино? — Документально-публицистическое. Уже вышло несколько. В Советском Союзе вышла такая картина, называется «Душе Моя», режиссер Негруг, ну, мультики, конечно... Разные. Много еще в процессе работы, но вот есть такой мультик, «Кважды Ква» — в соавторстве с французским композитором. Делает их Лена Федорова. Потом, такой человек, как Ваня Максимов, очень хороший мультяшный режиссер. В Германии вышел немецкий фильм немножко странный, о встрече ветеранов Второй мировой войны — немцев и русских. Симпатичный фильм. Называется он «Ханс, что же тебе нужно было в Сталинграде?», его несколько раз крутили по немецкому телевидению; во Франции вышло несколько фильмов об экологических проблемах в России. Вся эта музыка написана мною с использованием компьютерной программы. Она не концертная. Это музыка для кино. — Я хотела бы немного вернуться к «Аквариуму». Скажи пожалуйста, игра в группе «Аквариум» накладывает какой-то специфический отпечаток на человека? — Безусловно. Конечно, накладывает. Мне кажется, что любое творчество человека накладывает на него определенный отпечаток. — Группа «Аквариум» прекратила свое существование год назад... — Да? Я об этом не знал! — Ну как же... Был такой последний концерт... — Раньше было очень модно — скорее даже принято говорить, что «Аквариум» — это не группа, а образ жизни. — Знаю. — Это эпохальная фраза, и мне кажется, этого вполне достаточно. То есть как бы то, что прекратила существование группа... — Образ жизни прекратил существование еще раньше. — То-то и оно, поэтому ничего страшного, ну, прекратил... — А исторический вывод? Двадцатилетие ведь, — Никакого вывода. — А никаких предложений работать с «Аквариумом» больше не было? — Нет. — Ну вы, как я понимаю, почти не общались. — Мы общались... Но я занимался другими делами. — А если бы были предложения, ты бы вписался в какой-нибудь «аквариумный» проект? — Так ведь это зависит от массы причин! От расположения небесных светил, например. — Как по-твоему, насколько вечна идея «Аквариума»? Это — миф или это — реальность? — Это — нормально. Это может быть. — Ты считаешь, что возрождение «Аквариума» возможно на любом этапе? — Конечно, как возрождение любой идеи, любого явления. — А как слушатель ты к деятельности «Аквариума» никак не относишься? — Нет. — Потому, что не слышал? И то, что Борька сейчас делает, ты тоже не слушал? А «Радио Сайленс» ты слышал? — Как-то по радио... — Класс, это идеально... Как бы ты праздновал двадцатилетие «Аквариума»? — Яс удовольствием бы с ними выпил. Портвейна. Если бы удалось достать того портвейна, который был тогда... — Какого именно? — Ой, я не помню — скажем, «Три семерки»... Приходилось замечать, что «Аквариум» словно метит человека, на всю жизнь привязывает к себе, лишая воли освободиться из плена. Очень многие из тех, кто прикасался к этой энергетической величине, до сих пор существуют на грани между реальностью «Аквариума» и реальностью окружающего, хотят то ли уйти, то ли вернуться. Тем забавнее и радостнее было столкнуться с тем, кто стал неотделимой частью мифа «Аквариума» и остался полностью нормальным человеком — в хорошем смысле этого слова. Это существо — «Аквариум» — не всех сделало рабами своей идеи. Некоторых — просто друзьями. И многие хотят относить себя к последним. Только вот не у всех получается... Леля Сагарева. "Аквариум 1972-1992". Алфавит. Москва. 1992
Дополнительные ссылки: Персона: Александров Александр