2020 январь. Интервью с Джорджем Гуницким для издания "Regnum" г.С-Пб. Событие. Справочник

Гуницкий: Россия стала страной попсы, рок-н-роллу у нас переломали хребет

С Джорджем мы встретились в Петербурге в начале января 2020 года в самой, пожалуй, знаменитой арт-галерее города — «Пушкинская, 10». Там находятся Музей русского рока Владимира Рекшана, музей Beatles легендарного, уже покойного Коли Васина, улица Джона Леннона и своя питерская Abbey Road.

Джордж пришел на встречу заранее, за 20 минут до назначенного времени. Ему всего 66 лет. Одет по-молодежному. Бородат, но уже коротко стрижен, длинные волосы в прошлом. Хотя он вроде как ходит с палочкой, но двигается очень быстро, почти ею не пользуется.

Садимся в арт-галерее, в тамошнем кафе. Бармен в знак уважения к Джорджу делает музыке тише, чтобы дать возможность записать интервью. Гуницкий дарит и подписывает мне три книги своих прекрасных стихов.

Поклонники «Аквариума» узнали о нем в середине 80-х, когда в советской печати стали возможны публикации о творчестве группы и БГ. Правда, единственная информация, которую можно было узнать о нем, это то, что он вместе с Гребенщиковым был отцом-основателем группы и что знаменитые смешные строчки песен раннего «Аквариума» типа «Крюкообразность — мой девиз / Мадонна Литта — мой каприз / Ромашки ем я вместо чаю / но пастуха не привечаю…» или «Хочу я стать совсем слепым / чтоб торговаться ночью с пылью / пусть не подвержен я насилью / и мне не чужд порочный дым…» принадлежат его перу. Их пела во второй половине 80-х вся страна. Больше о нем ничего известно, увы, не было.

Джордж, сегодня тебя в плане профессиональных занятий можно определить как поэта-абсурдиста и как драматурга-абсурдиста, однако в России и в ближнем зарубежье тебя знают не в этом качестве, а прежде всего — как одного из отцов-основателей «Аквариума». Ты теперь не жалеешь, что тогда — в 75-м году — ушел из группы, в которой писал тексты песен и играл на барабанах?

Я не жалею об этом. У меня всегда были другие интересы помимо музыки. У меня театр и музыка всегда шли параллельно. К тому же я не был идеальным барабанщиком.

Майк Кордюков рассказывал, что во время выступления «Аквариума» он специально прибивал на сцене гвоздь перед ударной установкой, чтобы она не двигалась вперед, когда ты на ней играл, и ты, не понимая, зачем он это делает, обижался на него.

Может быть. Я уже не помню. Но меня интересовал театр.

Скажи честно, ты тогда в 75-м не видел будущего у «Аквариума»?

Тогда не видел. И никто не видел. И Боря не видел.

Он всегда хотел играть в группе. Он говорил, что играть в группе для него самое главное. Но у меня были другие увлечения. К тому же хочу подчеркнуть: в Википедии всегда пишут, что есть «отцы-основатели «Аквариума», но вот матери-то не было. Вот такая история.

Мы не ссорились, мы не ругались. Там параллельно был театр Горошевского, в который входил «Аквариум» поначалу…

Ну, мы все были в этом театре актерами — я, Боб, Дюша. Дюша был очень сильным актером.

Около Смольного был факультет прикладной математики. Там был зал, где мы и репетировали. Наша аппаратура там же — в комнатушке у зала — хранилась. Но сейчас там все по-другому. Помню, был я там как-то на радио «Гардарика». И захожу в этот зал, а там уже столовая. Думаю, вот жизнь-то повернулась — обедаю на том самом месте, где в 70-х репетировал «Аквариум».

А как писались песни на твои абсурдистские стихи? Как проходил этот процесс?

Это никак не происходило. Я был не очень хорошим барабанщиком. На гитаре умел играть аккорда полтора-два. Однако какие-то мои песни типа «Мой ум сдох» все же вошли в первый альбом «Искушение святого Аквариума». Это ужасно звучит, но это исторический факт.

А что касается сотрудничества с Борей, оно не было целенаправленным. Все эти песни, все эти альбомы появились гораздо позже того, как появился «Аквариум». Ни кассет, ни дисков не было. Более того, мы с Бобом долгое время не могли понять, куда делась запись того, что мы делали на «Примате» (факультет прикладной математики. — Прим.). Она куда-то пропала, а потом у кого-то появилась.

Я как-то купил на Невском кассету «Искушение святого Аквариума». Это была халявная кассета — там были не все наши песни.

Наше творчество с Борей было очень спонтанно. Никогда не было такого: ты пиши музыку, а я напишу слова.

А как это происходило? Как был написан знаменитый «Марш» — «Я покоряю города с истошным воплем идиота…»?

Дело в том, что я совершенно этого не помню. Однажды в 70-е годы зашел на одну квартиру, и какие-то стихи у меня посыпались. Я их записал — и всё. Тогда и были написаны песни к альбому «Треугольник». Но я этого практически не помню.

Было даже такое, что я что-то писал и отдавал Бобу, а он человек бережливый — сохранял эти записи. И в какие-нибудь нулевые или десятые годы возвращал их мне, а я даже не помню, чтобы я их писал.

А он не рассказывал, почему для «Треугольника» решил взять твои стихи?

Мы тогда общались бессистемно. Я был уже вне «Аквариума».

Чем ты занимался в 81 году, когда вышел «Треугольник»?

Я учился в театроведческом, работал. Зашел, помню, к знакомым в одну квартиру на Литейном. Мы выпивали, слушали какие-то кассеты, и вдруг я слышу что-то знакомое. Какие-то тексты знакомые. Потом я понимаю, что это мои стихи. Это был «Треугольник», он уже был издан, разлетелся по стране, и только тогда я об этом узнал.

Поясни старым и молодым поклонникам «Аквариума», в чем разница между твоими книгами «Записки старого рокера» и «Осторожно, играет АКВАРИУМ»? Они идентичны, просто разные названия или как?

Это абсолютно разные книги. Там интрига такая. «Записки старого рокера» — это старая книга. Она вышла в 2007 году. Там собраны мои записи, которые я писал много лет, начиная еще с самиздата. Вышел всего один том, хотя у меня этих записок на три тома. Но с переизданием проблемы.

Книга же про «Аквариум» вышла в издательстве «Красный матрос». Потом прошло какое-то время, и у меня состоялись переговоры с московским издательством «Эксмо». Я им сказал, что могу написать книгу, но придется сделать корректуру. У меня с Мишей Сапего, он руководит издательством «Красный матрос», есть свои старинные отношения — он издал мою первую книгу. Пьесы.

Я сам театровед по образованию. Прошел школу театра Горошевского. Так что для меня театр — очень важная тема.

Я закончил театральный институт, потом часто ходил в наше СТД. У меня были замечательные педагоги — театроведы. Но потом меня унесло в сторону музыки.

Что касается книги «Осторожно, играет АКВАРИУМ», то помню, там была проблема с фотографиями: редактор уперся, что для книги нужны другие фотографии. А у меня были редчайшие фото, которые снимал еще мой отец.

Редактор же на мое предложение ответил: нет, не надо. Так что в книге, изданной «Эксмо», фото плохие. То есть сами фотографии хорошие. Их сделал Виктор Немтинов. Но только они скверно напечатаны.

Первую книгу было проще писать. Во второй книге тот же материал, но с добавлениями, так как книгу я дописал уже в 2018 году, дописал про концерт «Аквариума» в московском клубе «16 тонн». Так что этим книги друг от друга отличаются.

Не повлиял точно. Я прочел его осмысленно гораздо позже.

Нет. Возможно, это повлияло как-то несознательно. Подобное у меня было с театром абсурда, потому что я читал в детстве Беккета и Ионеско. Причем я брал у Бориной мамы — Людмилы Харитоновны — «Иностранку», где и были напечатаны пьесы классиков театра абсурда. Мы же с Борей в одном доме жили.

Как сформировался твой комично-гротескный стихотворный стиль?

Я не знаю, откуда это пришло. Видимо, это формировалось помимо меня. Я не могу сказать, что я ориентировался на кого-то. Впервые как поэт я публично выступил, когда мне было уже более 50 лет. До этого я не выступал.

А с питерскими поэтами — Бродским, Рейном, Кушнером — ты случайно не был знаком?

Нет. Они все в Питере жили, но это был совершенно другой пласт культуры. Я с ними не общался тогда — они все были старше. Выступать и публиковаться я начал достаточно поздно, всегда что-то писал. Поэт Дима Григорьев очень помог мне — дал такой толчок в поэзию. И я благодаря ему заново туда вернулся. Хотя свои стихи у меня всегда были, как поэт перед публикой я стал выступать только в нулевых.

По идее, после того как во второй половине 80-х к «Аквариуму» пришла всесоюзная слава, она должна была прийти и к тебе как к отцу-основателю. Пришла? Если да, то у тебя стали брать интервью, приглашать на телевидение и радио? Твои пьесы стали ставиться?

Нет. Это были совершенно разные пласты. Многие не знали, что я имею отношение к театру и к поэзии. Более того, когда был Рок-клуб на Рубинштейна, я ставил там одну свою пьесу. Три дня шел спектакль — народ ходил. Но никто не понимал, почему я вдруг решил этим заняться. Другое дело, что с театром всё у меня получилось сложно. Но какие-то пьесы издавались.

Был у нас в городе такой «Театр абсурда», и я там какое-то время работал. Пару лет назад я нашел одну свою старую пьесу и немного ее переделал. Один известный питерский режиссер взялся ее ставить. Но, увы, он любит выпивать и вроде как забыл, что взял у меня пьесу. А я до этого пошел, договорился с театром — «Театром на Васильевском острове» — о постановке. Отправил туда пьесу, сходил к ним, и они согласились поставить ее на своей сцене. Думал, что смогу вернуться к практическому театру, и режиссер вроде бы согласился.

Не буду говорить, кто был этим режиссером… Я его из друзей на Facebook после этого удалил. Мы с ним с тех пор не общаемся. Я знал директора «Театра на Васильевском острове». Они ставили когда-то одну мою пьесу. Я даже ездил с этим театром в Махачкалу. И вот договорился о новой постановке, а режиссер мне такую подлянку подкинул.

Почему ты в начале 70-х, когда началась массовая еврейская эмиграция, не выехал в Израиль?

У меня там жили родственники. Но в Израиле я побывал только в прошлом году. Мне очень понравилось. Я там выступал, читал стихи. Был в Тель-Авиве. Это такой европейский город, не такой как Иерусалим. Там все на русском говорят. Не надо даже знать иврит.

Сева Гаккель рассказывал, что Боб очень любит Лондон и часто там бывает. Он у него там жил. А почему ты не ездил к нему?

Ну, а что я буду к нему напрашиваться? У него своя жизнь, у меня своя. Другое дело, что он сам мог пойти мне навстречу, например, когда издавался «Террариум».

У меня были проблемы со здоровьем. И надо было собрать деньги. Боб пошел навстречу, он тогда советовал мне ехать в Израиль лечиться. Денег собрали много, но недостаточно для Израиля, потому что там нужно было жить на квартире, и за это доплачивать. На это денег уже не было. Поэтому я не поехал. Боб до сих пор мне это вспоминает, мол, нужно было ехать. Он реально помог мне, и когда выпустил первый «Террариум», и когда выпустил второй.

Тебе понравился этот проект? Там же не только БГ написал песни на твои стихи. Еще Александр Васильев из «Сплина», Максим Леонидов и Бутусов.

Мне все понравилось. Там же было много песен, написанных на мои стихи. Может быть, даже будет еще кое-что издано

Думаю, что в 2020 году. Мне написал Боб: попросил прислать фотографию. Но все остальное… было бы неприлично говорить о том, чего еще нет.

Хочу спросить у тебя, как у драматурга: есть ли современная русская драматургия?

Вот от театра я сейчас отбился. Раньше знал все. Много и часто посещал театр, бывал на всех премьерах, лично знал многих режиссеров.

Нет. Другое дело, что я был знаком с режиссером Эриком Горошевским. Он был учеником Товстоногова. Товстоногов — это совсем другой пласт. А театры — да, одно время я очень много смотрел постановок. Тем более, что одно время работал администратором ДК «Невский», где часто играли выездные спектакли театры всего города. Там я познакомился с администраторами БДТ, потом написал диплом по творчеству Басилашвили.

Да какие там друзья… Я просто про него диплом писал, потом я работал на радио, и там мне поручили сделать программу про Басилашвили. Ну я ее сделал: написал текст, он сам пришел на радио.

У меня были с ним и другие сюжеты. Помню, пришлось нам как-то с Мишкой Файнштейном (перкуссионист, бас-гитарист «Аквариума». — Прим.) продавать арбузы. Это тогда были реальные деньги, в середине 80-х. «Аквариум» как раз, по-моему, «День серебра» тогда записывал. Мишка убегал на запись, потом приходил назад.

То есть он принимал участие в записи «Небо становится ближе» и «Пока не начался джаз», а потом арбузами торговал?

Да, такое тоже было. Басилашвили жил на Бородинской, а мы торговали арбузами на Владимирской. И я однажды продал Басилашвили арбуз. И еще одно время я подрабатывал, разнося телеграммы в центре. Тоже в районе его дома. Однажды принес ему телеграмму.

Нет. Но зато с Дмитрием Медведевым была любопытная история. Я узнал об этом гораздо позже, когда он уже стал известен как политик и государственный деятель. Я работал в Рок-клубе: принимал группы в клуб — прослушивал. Я, Файнштейн, Коля Михайлов (второй президент Ленинградского рок-клуба. — Прим.). Оказывается, мы группу Медведева не приняли в свое время.

Нет. Я только потом узнал, что он пытался в Рок-клуб попасть, но мы его завернули в то время, когда я работал в совете Ленинградского рок-клуба. И это понятно: было очень много групп разной степени качества.

Как ты попал в совет Ленинградского рок-клуба, и какие у тебя были взаимоотношения с КГБ? Говорят же, что Рок-клуб возник именно по их инициативе.

Нет, не по их инициативе. В Ленинграде много раз пытались создать Рок-клуб, но все попытки загибались. Потом в Доме самодеятельного творчества стали собираться музыканты. Так и появился второй Рок-клуб в 81-м году. Ну и я очень много времени там провел — на Рубинштейна, 13.

А вот БГ не понравился, а Сева его вообще не захотел смотреть.

Я знаю, Боб вообще до конца не досмотрел. У Севы же жесткое отделение себя от этой темы. Мне же фильм понравился. Он механически все воспроизводит правильно.

Для фильма похож. Хотя по сути и нет. Цой тоже не похож на реального Цоя. Но можно принять это, как воплощение того, что было когда-то. И я это принял. Это же искусство, а искусство не допускает буквальности.

А критики фильма требуют, чтобы все было буквально.

Критики сами не знают, чего они хотят. Я ведь сам в прошлом музыкальный и театральный критик. Критики — это особая каста. Фильм мне понравился. Может, я на него второй раз не пойду, но в какие-то моменты у меня даже слезы наворачивались.

Уже ближе к концу. Майк, какие-то разборки в фильме и еще многие люди, которых я знал лично. Это часть моей жизни.

«Аквариум» — это уже история, и если будут снимать фильм об «Аквариуме», то кто из актеров мог бы сыграть Джорджа Гуницкого?

Можно сказать, что Джордж Гуницкий был хиппи?

Нет, но мы были тогда хипповской Системой стационарного типа. Я знал хиппи тех лет. В основном они были из Вильнюса и Таллина. Приезжали сюда.

Да, в основном они были русскими, но были и прибалты. Они приходили в «Сайгон» на Невском и были совсем другими, чем мы. У нас же, в Ленинграде, была своя Система, своя жизнь, и она не имела никакого отношения к тем хиппарям из Прибалтики. Она была схожая, но не более того. В «Сайгоне» кого только встретить нельзя было. Это был своеобразный клуб в центре города.

За последнее время не появилось ни одной рок-звезды, но зато появилось множество рэперов. С чем это связанно? Рок сейчас в упадке?

Проходит время, меняется жизнь, меняются составные части этой жизни. Просто сейчас уровень жизни, уровень культуры гораздо ниже, чем был когда-то. Что будет дальше, я не знаю, но рэперы сделали шаг в правильном направлении. Я не могу сказать, что в музыке обязательно должна быть какая-то система протеста, но вот тогда это была очень важная составная часть.

Нет, он не мертв. Все есть, но он не проявляется так, как он проявлялся раньше. Дело в том, что наша страна стала страной попсы. Во всех направлениях культуры. И тут наш рок-н-ролл не проканал. Он оказался слабее. Шевчук когда-то пел: «Взойдет над миром русский рок». Но русский рок ни хрена не взошел.

Я это видел в недавней передаче Маргулиса «Квартирник». Она шла в новогоднюю ночь. При всем уважении к Маргулису, меня это немного обломало. Хотя столько там известных людей выступало: и Боря, и Юра, и Чиж. Россия стала страной попсы, а рок-н-ролл как свободная, независимая культура не стала жизненной и важной, как в других странах мира. Проблемы же везде одинаковые, но там он остался, а здесь ему переломали хребет.

Многие считают, что есть ранний «Аквариум» (примерно до 1988 года) и есть поздний. Для вас существует такое разделение? Как вы относитесь к позднему творчеству Бориса Гребенщикова.

Боря уникальный человек. Он сумел сохранить в себе чувство настоящего рок-н-ролла и стремление к творчеству. Я могу с ним в чем-то не соглашаться, но то, что он сохранил в себе это чувство, очень важно. И он продолжает его воплощать: записывает песни и альбомы. Это очень ценно. Для нашего с ним возраста, тем более в нашей стране, это довольно редкое явление.

Я не знаю, что будет дальше, но он остался в настоящем рок-н-ролле и творчески жив. Вы слышали его песню — «Пошел вон, Вавилон»? Она совсем не аквариумная. Но тут же дело не в том, что все должно быть как раньше. Он продолжает искать и делать то, что и хотел делать всегда.

No documents found

У Вас есть что сообщить составителям справочника об этом событии? Напишите нам
Хотите узнать больше об авторах материалов? Загляните в раздел благодарностей