Светлана Силакова. Персона. Справочник

"В большинстве случаев читатель не задумывается, перевод перед ним или нет"

Силакова Светлана Владимировна - переводчик с английского. В ее переводах публиковались произведения, "Англия, Англия..." Джулиана Барнса, "Парик моего отца" Энн Энрайт, эссе Томаса Пинчона, рассказы Джорджа Сондерса... Вскоре в журнале "Иностранная литература" появится "Коулун Тонг" Пола Теру. Также она с большим удовольствием переводит фантастику и фэнтэзи: приложила руку к таким известным в кругах фэндома вещам, как "Падение Гипериона" Дэна Симмонса (перевод в соавторстве с Н.Науменко, удостоенный премии "Странник") и пенталогия Дугласа Адамса "Автостопом по Галактике", а также роман "Интерфейсом об тейбл" Брюса Бетке - человека, который придумал слово "киберпанк"...

--------------------------------------------------------------------------------

Светлана Силакова: Сразу хочу отметить, что мне трудно давать это интервью. Потому что, чем дольше я живу, тем меньше хочется что-то теоретически осмыслять. Я решаю микро-проблемы на микро-уровне - перевести какую-то реалию, подобрать наиболее точный синоним... Теоретическим осмыслением я занималась тогда, когда мало переводила, даже написала стихотворение о переводе.

Светлана Силакова. Фото Елены Калашниковой

То же самое у меня было с фотографией: я заинтересовалась ею в детстве. Вначале у меня была книжка "Спутник фотолюбителя", потом я нашла дома фотоаппарат "Смена" и стала снимать, сама печатала и сама проявляла - получалась ерунда, но при этому у меня работала теоретическая мысль, и лет в 13 я написала рассказ, где старый фотограф рассуждал о психологической стороне съемки... Когда же в руках есть приличная камера - уже не думаешь, а делаешь.

Впрочем, все это очень индивидуально.

Кому-то теоретизирование не мешает делать что-то практически, а другим то, что они делают практически, не мешает теоретизировать. Но на скрижали потом запишут то, что они сделали.

Русский Журнал: Насколько я понимаю, твоя установка в переводе - приближать англоязычные произведения к отечественному читателю. Поэтому английский король говорит "Друг, товарищ и сестр", а название романа в переводе - "Интерфейсом об тейбл"...

C.C.: Это даже не установка, а суровая необходимость - ну, не "отдалять" же англоязычный оригинал от русского читателя! С русификацией бороться бессмысленно: по-русски текст должен вызывать примерно ту же гамму чувств, что и по-английски. Калькируя английский фразеологизм: "нажимать на те же кнопочки души". Вот грубое, но по сути точное сравнение: ведь от переводчика программы "Windows" не требуется воспроизведение всей семантической глубины словосочетания "set-up complete" - по-русски достаточно написать "установка завершена". Главное - дотянуться до кнопки, а чем, для результата неважно. Читатель перевода должен чувствовать себя естественно, и до какой-то степени забыть, что перед ним перевод. Впрочем, в большинстве случаев читатель так и так об этом забывает. Открывая книжку, на обложке которой написано "Стивен Кинг", читает текст Кинга. И лишь спотыкаясь или видя нечто, не сообразующееся с его представлениями о литературной норме, начинает проклинать переводчика. То есть переводчики - они как ассенизаторы. Пока они справляются с задачей, их существования никто не замечает. Ты меня поймешь - ведь журналист тоже отчасти является посредником между реальностью и читателем.

Правда, искушенный читатель, открывая Верлена в переводе Федора Сологуба, будет искать там прежде всего Сологуба. В профессиональном жаргоне филологов есть такой хороший термин "вчитывать". Вот он и будет вчитывать туда Сологуба. А совсем искушенный - не забудет, что читает неучтенного энциклопедиями автора с двойной фамилией Верлен-Сологуб.

РЖ: И все-таки, ты решилась вложить наш сленг в уста королю.

C.C.: Король - данный барнсовский король - по-английски так и изъясняется, аналогичными затертыми остротами, поскольку он самовлюбленный пошляк недалекого ума. Значит, его и надо переводить на пошлый язык московски-воронежских пошляков - под риском чрезмерного выпирания Воронежа. Я понимаю, что таким образом подставляюсь. Но мне себя не жалко. Прочитав "Англию, Англию...", я сказала редактору: отличная книга, но наш народ не поймет; там очень мощный пласт злободневной сатиры, высмеиваются тенденции современной английской жизни - как на уровне сюжета, так и на уровне речевой характеристики основных персонажей... Книжка вышла, ее покупают и, вероятно, читают. Мне приятно, что я недооценила наш народ...

РЖ: Что для тебя самое сложное в переводе?

C.C.: Перевод! А если серьезно - то - почувствовать и перенести в другой язык социально-культурные коннотации. Для этого надо много прочитать на языке оригинала, современную - и обязательно - среднюю литературу, знать, как принято маркировать социальную или профессиональную принадлежность, и научиться узнавать эти словечки в тексте. Если есть под рукой неглупый носитель языка, обязательно проконсультироваться с ним.

О том, как быть с фразеологизмами, можно прочесть целую лекцию. Еще Чуковский в книге "Высокое искусство" ставил вопрос: "Может ли индеец в переводе сказать "Не будем выносить сор из избы" - или все-таки "из вигвама"?". Непереводимую поговорку переводчик должен преобразовать так, чтобы соблюсти лексическую невинность русского языка и приобрести семантический капитал английского языка.

Есть три способа перевода: первый - это подобрать точный русский эквивалент (хоть про сор из избы, хоть про дядьку в Киеве); второй - использовать другой, нейтральный, фразеологизм; и третий - пожертвовать и фразеологизмом, и краткостью, и даже местом на странице (вместо поговорки долго объяснять ее смысл). Плюс способ четвертый, вроде бы запрещенный, - калька. Которому мы обязаны массой ядреных русских выражений. Например, "рука руку моет" - это же еще Сенека говорил точно такими же словами, только по-латыни. Так что калек бояться не надо - импорт ярких фразеологизмов обогащает, а не засоряет язык. Изобретенное мной выражение "интерфейсом об тейбл" - понятно, по какой модели, - это для меня скорее исключение. Сознательная попытка снабдить книгу хлестким названием, которого она заслуживает. В оригинале там непереводимая игра слов на базе компьютерного жаргона.

РЖ: Чтобы переводить книги современных авторов, надо, кстати, знать современную отечественную литературу - что в ней возникло на своей почве, что импортировано, а чему вообще аналога нет...

C.C.: Да, в ход идут ресурсы собственного опыта, современной отечественной литературы. Редактор, например, подчеркивает слово, которое, по его мнению, неприлично, а переводчик на это говорит: "Пелевин его употребляет...", - но слышит в ответ: "Пелевин? Фу..." Когда работа над переводом переходит на стадию редактирования, "кадры решают все". Точнее, решает личный вкус и чувство меры.

В 2000 г. на семинаре, организованном Институтом "Открытое Общество", переводчики два дня обсуждали проблемы, связанные с традицией перевода, с изданием книг. В русском языке, например, нет нейтральной лексики для обозначения половых органов: или детски грубая, или медицинская, или эвфемистически-жеманная, как в дамских романах, - "его мужское достоинство".

Там у меня возник спор с В.П.Голышевым по поводу слова "блин". Люди по-разному понимают жаргонные или не совсем "о-норматив-ленные" слова. Голышев слово "блин" как эвфемизм не принимает, для него оно либо детскость, либо страх называть вещи своими именами, пошлое жеманство... Я же вижу это слово по-другому, исходя из его узуса в определенных кругах. В моей компании слово "блин" люди 20-35 лет употребляют скорее, когда иронизируют: как вводное слово, маркируя ситуацию, связанную с сильными переживаниями, и одновременно снижая эти переживания. Особенно в косвенной речи: "И тут говорят: электричка не пойдет. Блин, думаю, вот ведь блин!" Либо человек как бы бравирует своей лексической сдержанностью: мол, могу выразиться и покрепче - но по более серьезному поводу.

РЖ: Сейчас складывается такая ситуация, при которой профессиональный переводчик, зарабатывающий на жизнь именно этим, не может подолгу сидеть над текстом, и чем быстрее он переводит, тем буквальнее перевод. Ты согласна с этим мнением?

C.C.: Да, часто читаешь и видишь: вот буквализм, который просто не успели довести до кондиции. В своей работе я осознаю эту опасность - и потому еще на черновом этапе стараюсь сразу создать картинку на русском. Бывают ляпы и другого рода: человек торопился, не вник в суть предложения, запутался в лесу отрицаний - и смысл искажается, иногда с точностью до наоборот.

РЖ: А как ты технически подходишь к переводу? Что значит "черновик" - подстрочник?

C.C.: У меня был очень давно опыт изготовления подстрочника для другого человека - редакция считала, что двое в тандеме переведут быстрее, но подстрочник расхолаживает. Нужно сразу делать по-русски, а не на промежуточном подстрочном языке. Единственное, что я могу оставить на потом, - сложные реалии. Законченный черновик должен вылежаться. Его надо забыть.

РЖ: И переводить что-то новое?

C.C.: Либо переводить новое, либо отдыхать, - а потом посмотреть на текст как на чужой. От найденного в муках слова трудно отказаться - значит, следует выждать, пока муки забудутся, и оценить его объективно.

Следующий этап - работа с редактором. Хорошо, когда представители этой профессии чувствуют текст и идут на компромисс, но бывает, редактор настроен достаточно жестко... Для меня идеальный редактор в каком-то роде соавтор, ему можно что-то объяснить, и он откажется от своих замечаний, но со своей стороны он может убедить и меня. Тут должен быть кругооборот: текст возвращается к тебе преображенным. Чем больше этот луч преломится, тем лучше... Гм, до определенного предела, конечно, у текста - переводного или нет - должен быть один автор.

РЖ: После того как текст отлежался, ты возвращаешься к переводу - а к оригиналу?

C.C.: Когда в переводе меня что-то коробит, я смотрю, как расставлены акценты в оригинале, правильно ли я поняла ситуацию, те ли у меня получились герои, которых задумывал автор...

РЖ: По мнению Д.Ю.Веденяпина, перевод отличается от оригинального произведения тем, что над ним можно работать бесконечно. Ты из тех, кто спустя время возвращается к своей работе?

C.C.: Некоторые писатели тоже все время возвращаются к своим произведениям. Обеспечивают работой текстологов на долгие годы - те спорят, по какой редакции печатать. Правда, иногда переделки обусловлены социально-исторической обстановкой: так случилось с "Петербургом" Андрея Белого... По мнению некоторых ревностных поклонников, авторские правки портят произведение - в Кастальский ключ нельзя окунуться дважды. Не всякий автор возвращается к своим произведениям, не каждый переводчик постоянно отглаживает свой перевод, но у меня лично есть стадия, когда перевод хочется прижать к груди и никому не отдавать: чувствуешь, что чего-то не доглядела, что-то еще не улежалось... Тогда-то все сроки и летят к черту.

РЖ: Это уже предпоследняя стадия?

C.C.: Да, она есть и в оригинальном творчестве. Но переводчик, в отличие от автора, менее свободен. Бывает, многоопытный редактор указывает на какую-то фразу: "Тут непонятно", - на что отвечаешь: "И у автора непонятно". А редактор говорит: "Автору все можно, за неясность обычно винят переводчика". В таких случаях обнажается глубинное метафизическое противоречие, которое скрыто в любом акте перевода. Перевод - всегда интерпретация, которую переводчик поневоле навязывает читателю. Но и таксист навязывает пассажиру свой маршрут - однако на такси люди ездят, и даже с Казанского на Ярославский через МКАД...

В переводе стихов эта проблема обнажена до предела, ведь поэзия - это не "про что", а "как". В ней много значат внесодержательные моменты: ассоциативное поле метрики и лексики в другом языке не работает, надо искать аналог. Переводчик постоянно находится между молотом и наковальней.

Кстати, великие редакторы славны тем, что, не глядя в оригинал и иногда даже не зная его языка, безошибочно угадывают места, где переводчик наврал или смухлевал.

РЖ: Тебе часто в произведениях встречались непонятные фрагменты?

C.C.: Не часто, но бывало.

РЖ: Как ты выходила из этих ситуаций? Додумывала?

C.C.: Если информационные ресурсы не дают ответа, без додумывания не обойтись - идешь от контекста, что в этом контексте уместно и что мог иметь в виду автор.

РЖ: А у каких авторов ты сталкивалась с подобной трудностью?

C.C.: Много культурных реалий у Барнса, я все нашла, за исключением одного-двух мест. Очень большая работа была осуществлена при подготовке журнального варианта "Поколения Икс" Дугласа Коупленда, где я выступала в роли титульного редактора. Там на полях были всякие авторские афоризмы, полусерьезные словарные статьи. Жуткое дело, все равно как Веничку Ерофеева на английский переводить, потому что несколько слоев слито воедино: и весьма своеобразная авторская мысль, и общепонятные в его кругах вещи, и травестийное переосмысление отсутствующей в русском языке бизнес-терминологии. Что-то пришлось додумывать в "Интерфейсе...", но там другая проблема - надо было создать юмористическую книгу из жизни программиста, такой современный "Понедельник начинается в субботу". Я не старалась расшифровать все технические термины, а просто заменяла их звонкими словечками из жаргона наших программеров, конечно, сообразуясь с контекстом. А потом, когда книга вышла, увидела в Интернете отзыв: роман, дескать, замечательный, но явная мистификация - нет никакого Брюса Бетке, а книга изначально написана по-русски.

Неясности бывают разные. Одно дело - просто запутанное место, где, - возможно, автор сам хотел затемнить смысл своего высказывания. Другое дело - конкретная реалия, которой нет ни в словаре, ни в Интернете...

Отдельная тема - каламбуры. Была такая история: собралась компания русских и французов, моя подруга выступала в роли переводчицы, и один русский рассказывал анекдоты типа: "Ай, генацвале, русский язык - трудный язык. "Ананас" пишется вместе, а "мы ее" - почему-то отдельно", - и все требовал перевести их на французский... Когда автор играет на этимологии, семантике или чистом звучании слова, нужно это вовремя сообразить - и не перевести, а переписать. При этом читатель твоего подвига не заметит - а восхитится мастерством автора, который так изящно провел метафору.

РЖ: У тебя не бывает ощущения, что ты навязываешь читателю именно свое толкование текста? Другой переводчик поймет произведение иначе.

C.C.: Чувство вины мне не свойственно. Переводчик - это стекло, не бывает стекол, абсолютно прозрачных и лишенных кривизны... Пусть читатель выучит язык и сам прочитает произведение - а это не так просто, как кажется, надо понимать реалии и до какой-то степени мыслить по-английски...

Авторская мысль - для меня святое (другое дело, что я могу судить о ней лишь в меру своего слабого разумения...). При этом святой может оказаться любая мелочь. Я столкнулась недавно с таким случаем: автор, описывая какой-то гонконгский ночной клуб, дает ему имя "La Bamba". Со стороны автора это тонкая издевка: дескать, восточной экзотики хозяевам недостаточно, и они лепят эрзац-латиноамериканскую. Корректоры хотели снять артикль "la", но я отстояла - иначе слово "Bamba" не воспринимается как испанское, исчезает хохма

РЖ: Тебе интересно ту же "Англию, Англию..." прочитать еще в чьем-нибудь переводе - для сравнения?

C.C.: Теоретически - интересно. Взять, к примеру, разные переводы "Алисы" или Винни-Пуха, а любимое занятие толкиенистов - сравнивать разные переводы "Властелина Колец"...

РЖ: Ну, наверное, у тебя все-таки любимый - перевод Муравьева и Кистяковского.

C.C.: Их перевод я прочитала в 14 лет - первую часть, остальные еще не были изданы, - и влюбилась, буквально выучила наизусть. С тех пор, правда, не возвращалась. Кстати, на тему разных переводов есть анекдот: идут понурые Фродо, Гэндальф и Гандальв, орки и гоблины, все такие кислые. Их спрашивают: "Вы, ребята, откуда?" - "Да из разных переводов".

Перевод Муравьева и Кистяковского ругали за чрезмерную русификацию. По-моему, чрезмерной русификации не существует, за исключением ситуаций, когда индеец говорит "Шо?"

В романе Фолкнера "Шум и ярость" в переводе Осии Сороки есть гениальная фраза служанки-негритянки: "Мое дитятко мне духи дорит". Это когда Бенджи - разумеется, не понимая, что делает, - по указке сестры подходит к ней и отдает подарок. Слово "дорит" - русификация, но оно в этом тексте совершенно органично и, более того, в нем вся героиня и вся ситуация.

Тут мы выходим на совершенно необъятную проблему передачи диалектов. В прошлом году состоялся круглый стол русских переводчиков, издателей и журналистов с шотландскими писателями. Шотландцы спросили, как наши переводчики передают шотландский диалект. Наши были вынуждены ответить лаконично: "Вообще-то, никак"... В русском языке нет соответствующих средств, маркирующих именно речь шотландца.

Все, что мы тут можем сделать, - воспользоваться шаблонными образами, скажем, шотландцев и англичан, и подобрать в нашей культуре эквивалентный синтаксис, который изображал бы их манеру речи. А потом замаскировать эти шаблоны, чтобы не соскользнуть в водевиль - если, конечно, оригинал сам по себе не является водевилем. Тут возможна игра на контрасте - как известно, короля играет свита, и, изображая диалог между уроженцами Севера и Юга, следует чуть-чуть утрировать речь обоих.

У меня недавно была проблема, как передать манеру разговора жителей Нового Орлеана. Я сделала это через синтаксис, в духе "На Дерибасовскую не проходят, на Дерибасовскую ме-е-едленно гуляют". Южная нега - явление универсальное. Но, разумеется, никаких одесских словечек я героям произносить не позволила.

РЖ: А как ты относишься к срокам?

C.C.: Как к злейшим врагам.

РЖ: Но сроки тебя мобилизуют?

C.C.: Видимо, мобилизуют, но при этом чувствуешь себя не в своей тарелке: словно опаздываешь на встречу, а предупредить не можешь.

РЖ: По мнению О.А.Седаковой, в советское время переводчику-профессионалу труднее всего давался "ярко выраженный лирический темперамент. Это другой характер, сильные страсти. А переводчик обычно все сильно стушевывает, и в итоге получается гораздо более конвенциональный, более приемлемый, что ли, текст... Поэтому многим профессиональным переводчикам лучше удаются спокойные поэты". О.А.Седакова говорила о переводе поэзии, но мне кажется, то же самое можно сказать и о переводе прозы. Ты согласна?

C.C.: В литературе экспрессивность часто передается через неправильность, бессвязность... Взять хоть речь набоковского Лужина: из каждого его неуклюжего выражения типа "это не играет значения" торчит сам Лужин. Вообразим себе подобный текст, который нужно перевести. Если переводчик владеет иностранным языком не совсем как родным, то может и не почувствовать сдвига, надрыва. (Между прочим, в английском переводе, который редактировал сам Набоков, многие лужинские словечки все равно смазаны). И даже если ты передал надрыв, его еще надо отстоять перед редактором и корректором - то есть обосновать логически, а не просто "режьте меня, я так чувствую".

Переводчик вынужден себя смирять, особенно когда он невольно отождествляет себя с автором, когда его "несет". Я почти не чувствую границ между собой и Адамсом, между собой и Энн Энрайт. Мне не понаслышке знакомо чувство, когда прет "отсебятина", когда так и просится лишняя фраза или слово. Эту ситуацию не надо путать с задачей передачи реалий, где ты поневоле вставляешь объяснения. Где-то надо воздержаться, а где-то позволить вольность в качестве компенсации за то непереводимое, чем пришлось пожертвовать в других местах текста. В "Поколении Икс" я обогатила русский язык термином "лысохвостик" - это такие люди, которые давно облысели, но по-прежнему стягивают остатки волос в хвостик. Коупленд их терпеть не может, кстати сказать... В общем, тут я не стала наступать собственной песне на горло - но этот момент я считаю адекватной компенсацией за все игры слов и реалий, которыми при переводе "Поколения" пришлось пожертвовать. Критерий только один - вкус.

Переводчик почему еще стушевывает? Потому что он, как монах-затворник, все время вынужден разбираться - где действительно божественный экстаз, а где бесовское искушение. Где истинный текст - а где субъективные ощущения переводчика. И это дилемма почти неразрешимая, связанная, помимо всего прочего, с внутренним ощущением языковой нормы, которое опять же субъективно.

РЖ: Есть ли среди переведенных тобой авторов те, кого ты в процессе перевода невзлюбила?

C.C.: Да нет, наверно... Все надо делать с удовольствием. Вот стоит перед рестораном швейцар и с удовольствием машет проезжающим машинам - так на него же смотреть приятно! Остается ощущение, что он делает свое дело хорошо. Я не очень эмоциональный человек, не могу сказать, что перевожу текст, а сама его ненавижу, - даже про тех авторов, которые раздражают. Нравится - не нравится - раз я согласилась, значит, буду делать. Когда автор не семи пядей во лбу - ну бывает! - я чувствую, что тут написала бы иначе...

РЖ: Но сдерживаешь себя.

C.C.: Где-то сдерживаю, а где-то пытаюсь осторожно подкорректировать.

РЖ: В каких случаях?

C.C.: Недавно я переводила юмористический мистический боевик из современной жизни... уф! Кстати, как раз там шла речь о Новом Орлеане. Идея хорошая, но сделано халтурно. Впрочем, мне сразу сказали, что с текстом можно не церемониться. Я, конечно, сняла какие-то нелогичности в тексте, плотно поработала над речевой характеристикой персонажей, чтобы самой не умереть со скуки. И при этом очень страдала, что нельзя добавить от себя какие-то сцены или персонажей.

РЖ: В.Л.Топоров считает, что сейчас у продвинутой читающей молодежи установка на плохой перевод, сквозь неуклюжий перевод она хочет увидеть оригинальное авторское решение, домыслить, превратить книгу в интерактивное чтение. Что ты думаешь по этому поводу?

C.C.: Я такой молодежи не знаю. Почему люди читают неграмотный перевод и не корчатся от отвращения, я могу объяснить практическими причинами: даже сейчас тексты на английском малодоступны, чтобы достать оригинал, надо побегать по Москве. А человеку свойственно экономить свое время и силы, и если переводное издание лежит на лотке, человек его покупает, читает и считает себя крутым - но ведь он прочитал всего лишь перевод.

Для меня чтение плохого перевода - это работа. Чтобы понять, что хотел сказать автор, я вынуждена время от времени переводить фразы обратно на английский. Переводишь и любуешься собой. Потом начинаешь подставлять русские аналоги... Занятно, но работы мне и так хватает. Бывает, однако, другое. Вот безымянный халтурщик ваяет дамский роман - и вдруг минус на минус дает плюс, поскольку вместо гладкого безличного русского текста, соответствующего стилю оригинала, получается нечто сродни гениальным опискам у школьника-двоечника или детской речи. Тут недалеко до идеи постмодернизма: любой текст по определению несовершенен, он только стремится к совершенству, и чем мучительнее он переживает свое несовершенство, тем лучше.

Есть, однако, авторы почти мистической силы: идея книги просвечивают сквозь плохой перевод. Нельзя испортить оригинал, который держится на идеях, на межкультурном созвучии идей - все равно расслышат и прочитают.

Но молодому поколению я, тем не менее, скажу: молодежь, которая ленится раздобыть культовый текст в оригинале или в хорошем - в "правильном" во всех смыслах слова - переводе, вовсе не продвинутая, а жалкий закос под нее.

РЖ: Что такое, по-твоему, "идеальный перевод", возможен ли он?

С.С.: Это как идеальная интерпретация и абсолютная истина, его не выдержит бумага.

РЖ: Значит, его пока не было - бумага вроде все выдерживает. Правда, Интернет часто зависает - уж не поэтому ли?

С.С.: Все, на что переводчик может надеяться - "I did my best". Он отдал тексту все, что мог, располагая данными ресурсами и находясь в данном интеллектуальном и духовном состоянии. Перевод всегда открыт для исправлений. Не нужно вечно шлифовать каждую деталь, но если целое с каждым прикосновением становится все лучше и лучше, то, наверное, это и называется идеальным переводом.

У Вас есть что сообщить составителям справочника об этой персоне? Напишите нам
Хотите узнать больше об авторах материалов? Загляните в раздел благодарностей