Замечательная Алена Долецкая расспросила БГ о сегодняшней деятельности «Аквариума».
АД: Твой альбом «Архангельск» звучит так своевременно, впервые за последние девять лет ты пишешь на злобу дня.
БГ: Во время перестройки я поддался общей эйфории: ура, все раскрылось, отныне мы часть цивилизованного общества! Довольно быстро эйфория перешла в понимание, что свобода несет с собой не только плюсы. России были нужны прочные сдерживающие механизмы. А в условиях дикой свободы управляют люди с недостатком образования и избытком тестостерона.
Когда дым от выстрелов девяностых рассеялся, выяснилось, что новая власть будет устанавливать другие социальные механизмы, чтобы стреляли поменьше. Только эти новые механизмы подозрительно напоминают старые. Это кажется печальным и угрожающим, пока не открываешь русскую литературу XIX века и не обнаруживаешь, что все уже было. Если перечитать великих, от Салтыкова-Щедрина до Толстого, от Лескова до Гиляровского, то видно, что национальные типы не изменились. Это было и есть, просто называется чуть по-другому и носят теперь чуть другую одежду. Вопрос — откуда возьмется другое устройство общества, если люди не изменились?
АД: Тем не менее, в «Архангельске» хорошо ощутим надрыв, чуждый предыдущим, благостным пластинкам.
БГ: У человека всегда есть детская надежда, что каким-то чудом, минуя все препоны, он попадет в рай на земле. А вдруг все будет хорошо? Потом успокаиваешься, понимаешь: будет по-прежнему. В 2003 году, когда в песне «500» я говорил о «комических куплетах для падающих в лифте», я тоже это чувствовал. У меня нет позиции, я как самописец, подобно сейсмографу, регистрирую на подсознательном уровне то, что происходит. Прошлым летом, написав песню «Назад в Архангельск», я думал, что она совсем про другое. А получилось, что про тот же надрыв. Слова неумолимы. Быть может, я и хотел бы их поправить, но не могу.
АД: Сегодня «Аквариум» бесплатно выкладывает свои песни в интернете. И это характерно: старая система звукозаписи рухнула, музыканты — уже не недосягаемые звезды, а трубадуры, отрабатывающие на концертах. Что это, возвращение к истокам музыки?
БГ: Художники, музыканты и писатели вечно находились на положении домашних животных у людей со средствами. Леонардо был на контракте. Поэты помирали с голоду или писали под боком у императоров, тем же занимались придворные музыканты. Мы вернулись к нормальному положению дел. Интеллектуальная собственность — это абсурд. Все, что создано интеллектом, существует для всего человечества, им нельзя владеть. Полтора века действовала эта ловушка, сделавшая некоторых людей очень богатыми. Но, оттого что человек богат, лучше он писать не начинает. Теперь все вернулось на круги своя, и даже роллинги зарабатывают в основном на концертах.
АД: Кроме музыки ты пробовал себя на писательском поприще.
БГ: Я никогда не буду писателем. Это интересная игра, но не моя. Лао-цзы говорил, что у поэта слишком много слов, а у художника слишком много красок. Нужно себя ограничивать, чтобы чего-то добиться. Вот я ограничиваюсь песнями.
АД: А как же переводы?
БГ: И переводами.
АД: Сейчас ты работаешь над «Бхагавад-Гитой». Но перевод — это не механическая вещь, это удел больших писателей. Притом, с одной стороны, ты занят буддийскими текстами, а с другой — составляешь списки православных икон. Как в тебе уживаются эти ипостаси?
БГ: Ипостаси — точно. То, что ты перечислила, — это три составляющих моего дела. Первая — творчество, мои песни. Не музыка, а именно что песни. Вторая — журналистская работа, радиопрограмма «Аэростат», книги о музыке, собирание информации об иконах. Меня это интересовало еще в школе: собрать лучшее и поделиться. Последние семь лет я каждый божий день сижу за компьютером и пишу передачи, потому что это меня прет. Я как пчела — собираю нектар и делаю из него мед. Причем делаю это совершенно, как бы помягче…
АД: Безвозмездно.
БГ: Да. И третье. Иногда мне говорят: «Ваши буддисты в Бога не верят, у них только пустота». Стоп, откуда вы это взяли? «Ну, вот в книжке такой-то 30-го года». И я понимаю, что люди ничего не знают про буддизм. Они читали мнения товарищей, которые не говорят на тибетском и в жизни не видели далай-ламу. Тогда я беру первоисточники и говорю: давайте я их переведу, чтобы вы могли почитать и решить, что к чему. Если человек считает, что американское кино — говно, надо дать ему посмотреть хороший фильм. «Упанишады» для них в лучшем случае название клопа, в худшем — демонический призыв к уничтожению власти и разврату на площадях. Причем на полном серьезе. Например, настоятель Киево-Печерской лавры поведал мне, что Ом — это молитва по призыву блудного беса.
Приходится заниматься этим, я понимаю, что это некая миссия. Я перевел три буддийские книги, появились другие хорошие переводчики — отлично, значит, я здесь больше не нужен. Теперь перевожу индуистские «Упанишады» — просто потому, что существующие переводы читать невозможно. Это не русский язык, а язык академика, который пытается перевести слова, забывая о людях. Так же с «Гитом». Я прочел так много хороших переводов на английский язык, что мне хочется сделать то же самое для русских людей.
АД: Вначале ты говорил о тестостероне. Но он же не всегда разрушителен. Благодаря ему ты и творишь.
БГ: Конечно! Он как ветер. Тестостерон может что-то разрушить, не зная об этом, или, наоборот, подуть в паруса. Бах тоже не от никотина писал! Любая человеческая активность связана с тестостероном, особенно в искусстве. Искусство же — как птичья песня. Это призыв: «Неllо! I’m here! Немедленно имейте от меня детей!» Это говорит не человек, это через него говорит инстинкт самосохранения человеческого рода. И это прекрасно, поскольку так работает двигатель прогресса, а тестостерон — название бензина, который в этом двигателе ходит.
http://interviewrussia.ru/music/985